КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)
Шрифт:
— Боишься? — спросилъ Павелъ Борисовичъ, переходя къ Катерин Андреевн и садясь рядомъ съ нею на поданное въ одинъ мигъ лакеемъ кресло. — Боишься? Чего?
— Да такъ страшно воетъ втеръ, такъ хлещутъ въ окно эти скучныя березы, а на двор такъ мрачно и темно. Вдругъ на насъ нападутъ разбойники, какъ напали на Чубарова или на этого купца.
Павелъ Борисовичъ засмялся.
— Ну, это довольно мудрено, моя милая, — проговорилъ онъ.
— Почему?
— Да потому, что мы живемъ совсмъ не при такихъ условіяхъ. Скряга Чубаровъ имлъ крошечную дворню, состоящую изъ дряхлыхъ стариковъ и
— Однако, осмлюсь замтить, государь мой, что, по словамъ Чубарова, разбойниковъ было человкъ сорокъ, хорошо вооруженныхъ, — замтилъ одинъ изъ застнчивыхъ помщиковъ.
— Ну, это, по пословиц, „у страха глаза велики“, — возразилъ Скосыревъ. — Я этому не врю.
— Но какъ же они напали на домъ купца, у котораго была масса рабочихъ, осмлюсь вопросить?
— Да вдь извстно уже, что рабочіе были съ ними за одно и бездйствовали въ то время, когда грабили ихъ хозяина.
— Сіе можетъ случиться и у васъ, Павелъ Борисовичъ, — съ усмшкой проговорилъ помщикъ Батулинъ.
Павелъ Борисовичъ нахмурился.
— Вы полагаете?
— Осмливаюсь. Что такое эти хамы? Неблагодарные скоты, кои въ каждую минуту могутъ броситься на господина, ихъ кормящаго, и растерзать его.
Павелъ Борисовичъ оглянулся на стоявшаго у дверей лакея и выслалъ его изъ комнаты.
— Увряю васъ, что сіе врно, — продолжалъ Батулинъ.
— Ну, у меня не таковы, — съ увренностью перебилъ его Павелъ Борисовичъ. — У меня преданный мн народъ, ибо онъ любитъ меня и поставленъ прекрасно.
— То есть вы балуете его? — спросилъ Батулинъ. — Это то вотъ и нехорошо, ибо зври требуютъ хорошей палки.
— Вы пугаете меня, мосье Батулинъ, — обратилась къ помщику Катерина Андреевна. — Знаешь, Поль, можетъ быть, мосье Батулинъ и правъ. Избалованная неблагодарная дворня легко можетъ измнить.
— Никогда! Вдь она знаетъ же, что посл этого ее привлекутъ къ отвту, затаскаютъ по судамъ. Наконецъ, я увряю тебя, что насъ любятъ и горой встанутъ за насъ, а главное — это то, что никакого нападенія не можетъ быть: мы не Чубаровы и не этотъ купецъ.
— Хорошъ нашъ исправникъ! — съ негодованіемъ заговорилъ Батулинъ. — Дворянство удостоиваетъ его чести избраніемъ на четвертое трехлтіе, а онъ разбойиковъ въ узд расплодилъ! Что же онъ длаетъ, спрашивается? здитъ на охоту и миндальничаетъ со своею Агаьей Никоновной?
— Да, но вдь мудрено что нибудь и сдлать, — возразилъ Скосыревъ. — У него нтъ въ распоряженіи команды.
— Ахъ, не говорите! Онъ всегда можетъ устроить облаву, мы охотно дадимъ ему людей; наконецъ, въ его распоряженіи казенные крестьяне. Не заступайтесь, Павелъ Борисовичъ, за этого стараго лнтяя, не заступайтесь! Будь я исправникомъ, такъ я въ недлю переловилъ бы всю эту шайку во глав съ какою то миическою атаманшей.
— А врно, что у нихъ атаманша? — спросила Катерина Андреевна.
— По показанію Чубарова — да.
— Помилуйте, про эту атаманшу
— Но наша ли это Наташа? — съ улыбкой обратилась Катерина Андреевна къ Скосыреву. — Вдь, говорятъ, что эту двицу-атамана зовутъ Наташей.
Скосыревъ пожалъ плечами.
— Я, милая, вообще не врю въ эту двицу-атамана, — сказалъ онъ. — Это просто фантазія, сказки, навянныя слухами о какой то атаманш Грун въ Черниговской или Полтавской губерніяхъ.
— Но почему же тамъ можетъ быть такая атаманша, а у насъ нтъ?
— Да потому, что тамъ совсмъ иные нравы, оставшіеся отъ казачества, а у насъ откуда такія героическія двы?
— Однако, прошлаго года въ Звенигородскомъ узд была конокрадка Лизавета. Она также ходила въ мужскомъ плать и сводила лошадей и у помщиковъ, и у крестьянъ.
— И ее поймали бабы, которыя своимъ судомъ и расправились съ нею. Хороша героиня, которую изловили и заскли бабы! Нтъ, милая, это не похоже на наши нравы, — это сказки! Поврь мн, не пройдетъ мсяца, какъ всю эту легендарную шайку переловятъ.
Разговоръ о разбойникахъ тянулся до самаго ужина. Француженка ахала, взвизгивала, когда втеръ особенно сильно хлесталъ въ окна деревьями, а Катерина Андреевна нервно вздрагивала и косилась на эти темныя окна. Трусили и господа кавалеры, за исключеніемъ Скосырева и Черемисова. Батулинъ ни за что не хотлъ хать домой, хотя у него было дома какое-то важное дло, а застнчивые помщики съ особенной радостью приняли приглашеніе ночевать, хотя пріхали съ короткимъ визитомъ. Не задолго до ужина вошелъ лакей и доложилъ Павлу Борисовичу, что его желаетъ видть по очень важному длу дворецкій.
— Зови его сюда, — приказалъ Павелъ Борисовичъ. — Вы позволите, господа?
Гости молча поклонились, и дворецкій вошелъ.
— Непріятное извстіе, батюшка Павелъ Борисовичъ, — заговорилъ онъ озабоченнымъ тономъ.
— Что такое?
— Присталъ тутъ на дворн дня три тому назадъ какой-то невдомый прохожій, молодой парень. Попросилъ онъ ночлега, съ дороги де сбился, и его безъ моего вдома пустили и держали три дня. Сейчасъ приходитъ ко мн Прошка псарь и говоритъ, что человкъ тотъ подозрительный... Угощалъ де дворню виномъ, звалъ гулять на село, говорилъ, что вы де дураки, ежели барина слушаетесь, а лучше де вамъ рукой на него махнуть, ежели придутъ т, которые у Чубарова были. Барина де вашего...
Дворецкій запнулся.
— Ну, говори! — крикнулъ на него Павелъ Борисовичъ.
— Осмлюсь доложить, что негожія рчи онъ произносилъ...
— Говори!
— Барина де вашего покончатъ т люди, и вамъ житье будетъ привольное, особливо съ барскими деньгами... Дворня слушала его, развся уши, а Прошка пришелъ и доложилъ обо всемъ мн.
— Гд же этотъ человкъ?
— Приказалъ я его связать, сударь, и посадить въ темную до вашего распоряженія.
Павелъ Борисовичъ всталъ съ потемнвшимъ лицомъ. Катерина Андреевна поблднла, какъ полотно, вс три помщика дрожали словно въ лихорадк.