Курсант: Назад в СССР 14

Дамиров Рафаэль

— Гречихина?

— Фамилии не знаю, она не говорила. Так всё-таки я был не один?

Мещерский внимательно посмотрел на меня, будто оценивая, трезв ли я.

— Один, один, Андрей Григорьевич, — медленно проговорил он. — А Марфа Петровна у нас… местная достопримечательность. Как бы это помягче сказать… предсказательница.

Я усмехнулся.

— Гадалка, что ли?

— Ну, если хотите — так. Только народ у нас ей верит. Кто-то даже клянётся, что она будущее видит. Представляете?

— Представляю, —

сказал я сухо. — Чего только не говорят.

— Вот и я скептик, атеист до мозга костей, но факт остаётся фактом. Люди к ней ходят. Вопрос только в другом: откуда вы о ней узнали?

— В смысле?

— Да в том смысле, что возле вас никого не было. Миша, скажи! — он хлопнул водителя по угловатому плечу.

— Угу, — пробурчал тот. — Никого больше не было.

Я молчал. В голове неприятно зудела мысль: либо кто-то хочет убедить меня, что я не в себе, либо духи местных провидиц действительно вышли на связь.

Хотя… Скорее всего, тут третье «либо», о котором я пока не знал.

В любом случае — в эти бабкины россказни я не верил. Ни в провидцев, ни в мистику, ни в проклятия. Всему и всегда есть логическое объяснение. И его я, черт возьми, найду.

Ладно. Разберёмся. Главное, что она сказала: «Озеро тебя убьёт». Я невольно усмехнулся про себя. Меня много кто пытался убить. И я каждому объяснял, почему это плохая идея. А тут какое-то озеро? Однако наведаться туда, посмотреть, что к чему — мысль, пожалуй, дельная.

Но это потом. А пока предстояло ещё гулять с сильными мира сего.

«Волга» мягко шла по вечерним улицам. Горели редкие фонари, освещая фасады пятиэтажек и деревянные заборы домов. За окнами мелькали вывески магазинов: «Продукты», «Гастроном», «Книги». Всё казалось привычным, стандартным для советского городка, но всё-таки ощущение, что здесь что-то не то, не уходило.

— И много у вас людей пропало? — спросил я, не особо рассчитывая на внятный ответ. Разговариваю ведь с хозяйственником, а не с оперативником, и сводки он знать не обязан.

Мещерский выдержал паузу, словно решая, как лучше сформулировать.

— Вы же понимаете, Андрей Григорьевич… — наконец сказал он, чуть вздохнув. — Все эти разговоры про исчезновения… Это просто слухи.

Я посмотрел на него.

— Слухи? Вы полагаете, меня просто так отправили?

— Ну, любит у нас народ байки. А уж про наше Мёртвое озеро сколько небылиц сложено — не сосчитать, — он выдержал эффектную паузу, будто сам поверил в то, что собирался сказать дальше: — Озеро у нас старое, солёное, вода там тяжёлая. Ни рыба не водится, ни птицы над ним не летают. Потому и название прилипло.

— Мёртвое? А ещё есть Черное? — вспомнил я слова гадалки. Или духа. Или кого-то, с кем я разговаривал у гостиницы. — Сколько ж у вас странных озёр в округе?

— Да нет, — замотал головой Мещерский, и при этом его крепкая шея, будто вырубленная из пня,

даже не дрогнула. — Это одно и то же озеро. Чёрное, Мёртвое. Вода в нём чернеет периодически, раз в месяц примерно.

— Тоже байка?

— Отнюдь. Чистейший факт. Даже из «Очевидное — невероятное» приезжали, снимали сюжет.

— И почему же оно чернеет? — полюбопытствовал я, не скрывая скепсиса.

— А кто его знает, — пожал плечами Мещерский. — Сам видел, как темнеет. Но анализы никто не проводил, кому это надо? Всё одно озеро бесполезное. Ни в промышленном, ни в рыболовном плане его не используешь, памятником природы не признано, под охрану не подпадает.

Он слегка развёл руками — мол, мы к этому феномену никак не относимся, пускай себе существует.

— И вам, как местному жителю, не интересно разобраться? — я слегка склонил голову, внимательно глядя на него. — Я так понял, люди ведь пропадают именно в районе озера?

— Да никто у нас не пропадает, — возразил он вдруг слишком громко, а потом уже обычным тоном добавил: — Андрей Григорьевич, я понимаю, у вас профессиональная подозрительность, но вы сами всё проверите — убедитесь. А насчёт того, черная там вода или нет… мне-то какое дело? Может, угольную золу кто-то туда сыплет потихоньку. Может, бочку мазута выливает. У меня дел поинтереснее хватает. Вон снабжение хромает — вот что важно. В магазинах пусто, очереди растут, народ уже ропщет, грозится писать «куда надо». Водопровод лопнул — полгорода без воды. Трубы гнилые, менять надо, а где их взять? Строительство стоит, дома сдать должны, а кирпича нет, рабочих рук не хватает. Но кому это надо, кроме меня?

Он махнул рукой, помолчал и напоследок пробормотал:

— Чёрное озеро… Да оно мне меньше головной боли приносит, чем всё остальное.

— И всё же… — допытывался я. — Неспроста же такая нехорошая репутация у этого водоема. Больше ничего не хотите рассказать?

— Да что там может быть, Андрей Григорьевич? Место, конечно, по-своему значимое, но таких у нас… Когда-то туда белогвардейцев скидывали, потом наших же комиссаров топили, потом заключенных туда сгоняли. История тяжёлая, а людям лишь бы мистику раздувать. Вот и сочинили, что в озере нечисть водится.

— Действительно, непростая у вашего озера история. Озеро, оно как яма, — я смотрел на него, следил за реакцией. — Глотает и не возвращает. Вам так не кажется?

Он чуть помолчал, покачал головой и усмехнулся:

— У нас в городе всё под контролем. Нижний Лесовск — образцовый советский населенный пункт. У нас производство, у нас порядок, у нас планомерное движение вперёд, а не этот мракобесный фольклор!

Мне показалось, что в его голосе промелькнуло что-то большее, чем усталое равнодушие. Раздражение, да — но не от пустых разговор, а будто бы от попытки что-то обойти. Что-то он недоговаривал.