Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
Глава 24
Я знал: за порогом кончается разговор — начинается охота. Этот человек непрост. И один он давно не работает. Бдительности терять сейчас никак нельзя.
Подойдя к «Волге», я завёл двигатель, неторопливо проехал до конца улицы, свернул за угол, сделал круг. Встал в тени — в проулке, под старой елью.
Вернулся пешком к дому начальника милиции, встал за соседским деревом и принялся ждать. Через час ворота распахнулись. Чёрная «Волга» мягко выехала со двора. За рулём — подполковник
Я подождал, когда он отъедет подальше. И сам побежал к проулку, там, где заранее был припаркован «Москвич» — 412-й, серый, с облезлой краской, самый обыкновенный, чтобы не бросался в глаза. Сел в приготовленный автомобиль и тронулся следом. Держал дистанцию, плотно не прижимался. На улицах было пусто — дело к вечеру.
Чем дальше ехали, тем темнее становилось. На шоссе, ведущем к Чёрному озеру, я выключил фары, двигался в полутьме, следя за огоньками «Волги». Машина Бобырева тем временем шла уверенно, без остановок. Город кончился, пошло редколесье.
Когда уже видна была развилка — та самая, которая вела к турбазе, где я побывал в свой первый день, — я свернул в лес, бросил машину в кустах, даже специально загнал в чащу, почти посадил на брюхо. Заглушил, вылез. Остальное — пешком.
Лес тёмный, глухой. Туман стелется между стволами. С озера тянет сыростью. Дуновение ветра донесло звук — как будто кто-то тяжело вздохнул среди деревьев. Показалось, наверное.
Я крался к турбазе. Вот и знакомая поляна. Слева топилась баня — из трубы шёл дым. В беседке — тусклый свет, на проводе свисала одинокая лампа. Другое освещение на турбазе сегодня не включали, будто маскировались.
За столом трое: Шамба, Мещерский, Бобырёв. На столе бутылки, закуска. Три «Волги» припаркованы рядом, на территории.
Я подобрался ближе, затаился за кустами, напротив беседки. Слышимость этим влажным вечером была хорошая. Да и мужики разговаривали, не особо понижая голос.
— Москвич-то оказался не промах, — сказал Бобырёв, наливая в рюмки. — Раскопал Грунскую, сучонок.
— Да похрен, — отмахнулся Мещерский. — Что девка? Она ничего не видела. Твои родичи должны были её давно прибрать. А вместо этого — в подвал её сунули, держали. Зачем так рисковать? В озеро ее надо было, и дело с концом. Оплошали, конечно…
— Меня это тоже давно бесит, — буркнул Шамба. — Мы деньги зарабатываем, не маленькие, а они в жертвы играют. Из-за них вся схема под угрозой. Ты бы разобрался с ними, Хозяин.
Бобырёв резко хлопнул ладонью по столу. Бутылка дрогнула.
— Помалкивай, пока цел. Забыли, кто вас из задницы вытащил? Кто заработок дал? ПС-63 — это мои каналы и моя заслуга. Без меня вы бы всё слили в сортир, даже не поняв, на чём сидите.
Повисла тишина, но ненадолго.
— Может быть, — даже слышно было, как Шамба скривился. — Но я так-то тоже рисковал. Ткань гнал за границу, а как бы ты вещество отправил? С каждым рейсом — риск. А ну как примут груз?
—
— А Лазовские? — вступил Мещерский. — Они же всех валят. Не, ну я понимаю, ревизора того, и инспектора, и бухгалтера нашего — Кулагина. Но остальных зачем? Ну к чему нам тут столько трупов?
— Потому что иначе нельзя, — сказал Бобырёв. — В общей свалке никто не поймёт, что их что-то связывало. Что они нам мешали. А если бы убрали только Кулагина и ревизора — сразу подумали бы, что да почему, на след бы вышли. А так — эти растворились среди без вести пропавших.
— Лазовские сами-то сейчас где? — спросил Шамба.
— Там, где и должны быть. Не суйся. Да, они не в себе. Но верные. Отец сына сдал, потому что так надо было, чтоб тот в КПЗ очутился и брата вытащил. Вот это — кровь. Вот это — семья. Не то что вы, убогие.
— Полегче, Игнатич, — защищался Шамба. — Мы делали всё, как ты сказал. Без проколов, пока этот москвич не приехал. Будь он неладен. Убирать его надо, Бес не справился. Окочурился Беспалый.
— Это и хорошо, что окочурился, — медленно кивнул Хозяин. — Сдать нас не успел.
— А вот родственнички твои могут сдать… может, избавиться от них? — Мещерский заёрзал. — Таких родичей и врагу не пожелаешь.
Я вспомнил, как он всё размахивал руками и шумел, когда встречал меня и вёз сюда, на их «поляну». Вот и теперь Мещерский не утерпел, сказал, чего не стоило говорить вслух.
— Заткнись… — глухо сказал Бобырёв. — Помалкивайте. И я их не сдам. Сейчас паспорта им делаю, и затеряются на просторах Союза. А чуть стихнет, и вовсе в Болгарию их переправлю.
Я стоял в темноте и слышал каждое слово. Теперь я знал, кто тянет за нитки. Что здесь за кукловод.
— Но какого чёрта они убивают сейчас? — Мещерский уже не мог сдерживаться, привстал, наклонился ближе к столу. — Когда мы всех любопытных убрали. Это же не по твоей указке, Виктор Игнатьевич? Или я чего-то не понимаю?
Я чуть высунулся из-за кустов — мне хотелось не только слышать, но и видеть, как они тут решают судьбы людей. Я хочу знать о них всё, прежде чем брать.
Бобырёв не сразу ответил. Медленно поднял глаза, глянул на председателя горисполкома исподлобья. В зрачках плясали отблески лампы. Помолчал, налил себе, выпил залпом. Вытер рот тыльной стороной ладони.
— Не по моей, — голос у него стал глухим. — Есть у них своя… тяга. Потребность. Это… семейное. Наследственное. Но тебе туда лучше не соваться. Ни тебе, ни тебе, — он перевёл взгляд на Шамбу, и тот даже вскинул руку, мол, чур. — Вы всё равно не поймёте.
— Да уж, психиатр бы пригодился, — пробормотал Мещерский, криво усмехнувшись. — Ненадежные они, ой, ненадежные.
Кажется, он ещё не понял, как сильно задел Хозяина. Бобырёв же резко наклонился вперёд. Тень от его фигуры легла на стол, голос стих до шёпота, но в нём чувствовалась сталь: