Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
— Ваша задача — выполнять приказы. Без вопросов. Без самодеятельности. Сидите тихо. Не отсвечивайте. И молитесь, чтобы я успел всё зачистить, пока кто-то из вас не наломал дров. Москвич приходил сегодня, — продолжил он. — По вашу душу. Имён не называл, но глаза у него были такие, будто уже всех засадил. А вы у него на карандаше. И в следующий раз просто так не придет, а с постановлением на арест явится.
Оба его собеседника переглянулись. Настороженно. Понимали — жареным пахнет.
— Значит, так… — продолжил Бобырев. — С москвичом я разберусь. В
Он налил ещё. Пододвинул рюмку к Мещерскому.
— А Лазовские… — добавил. — Они вырежут вам сердца. Без вопросов. У них это, кхе-кхе, поставлено на поток. Много лет. И, между прочим, на нас всех они работали. Ни одна собака на озеро не совалась, ни туристы, ни ученые. Боялись! Ещё как, а все благодаря Лазовским. Это они такую репутацию сделали нашей местной достопримечательности. А ты мне про психиатра, Гаврюша.
Мещерский сглотнул, взял рюмку. Руки его чуть дрожали.
— Ладно… Хозяин… Я же просто… Спросил. Для ясности.
— Вот и молчи. Ясность тебе не на пользу, — жёстко бросил Бобырёв. — Думать — моя работа.
Из темноты подступал сырой запах леса и озёрной гнили. Я стоял, не шелохнувшись, слившись с кустом, чувствуя, как жилка пульсирует в виске. Всё. Маски сброшены. Теперь их можно брать. Я расстегнул кобуру и потянулся за пистолетом, собираясь тихо обойти кусты и накрыть всю банду. А в это время за столом продолжался разговор.
— А ты, Даур Вахтангович, собирайся, — повелительно проговорил Хозяин. — Завтра же сматывай удочки. Уезжай из города, а потом и вообще, из страны дёргай. Заработал ты немало, хватит начать новую жизнь где-нибудь за бугром. Ты под прицелом, может, и груз взяли, просто как наживку используют, откуда мы знать можем. Через тебя, — он снова ткнул в него пальцем, — хотят на остальных выйти, нутром чую.
А Хозяин оказался очень прозорлив. Пистолет я уже вытащил и стал бесшумно, медленно обходить кусты, направляясь к беседке.
— Чего молчишь, Шамба? — буркнул подполковник. — Понял меня?
Директор фабрики опустил рюмку, хмуро уставился на лампу под потолком, о которую бился беззащитный мотылёк.
— Нет, Виктор Игнатьевич… Такие дела мне не по сердцу. Я, значит, как уличный воришка, должен бежать? У меня тут всё, отец с матерью похоронены. Род мой здесь. Я не шакал какой-нибудь, чтоб хвост поджать — и за границу. Уйти, как собака? Мне эти земли, как кровь. Я тут вырос. Я тут каждого по имени знаю. А ты мне — валить… Нет. Не поеду. Ни за что.
Он по столу не стучал, но сказал всё это очень твёрдо.
— Это не просьба, — процедил Бобырёв сквозь зубы свой ответ. — Это приказ.
И добавил:
— Хочешь жить — исчезни. Утром. Чтобы духу твоего здесь не было.
— Не поеду, — упрямо отрезал Шамба, но в голосе уже прозвучала нотка страха. — Что ты там себе надумал, Хозяин, я тебя уважаю, но не мальчик я, чтобы мной помыкали.
—
Шамба отвернулся, стиснул зубы. Возразить не смел, но и подчиняться не хотел. Мещерский лишь глазами хлопал да, втянув голову в плечи, наблюдал за происходящим.
— Ладно, — вдруг резко сменил тон Бобырёв. Голос его стал мягким, почти дружеским. — Погорячился я, Даурчик. Извини. Просто… нервы. Этот Петров — как огромная заноза. Всё чует, всё видит, вот даже сейчас мне кажется, что он где-то рядом. Кхе-кхе…
Мещерский даже рассмеялся на это. Я не стал опускать голову за куст, так и стоял неподвижно — так, чтобы мне было их хорошо видно. Я знал, они меня не видят.
Шаг, еще шаг…
— Давай лучше выпьем. Спокойно посидим и обсудим, как быть дальше, — всё тем же страшно дружелюбным тоном договорил Бобырёв.
Он достал из-под стола новую бутылку коньяка, открыл, разлил по рюмкам. Сначала чокнулся с Мещерским. Потом — с Шамбой. Но сам не пил, будто ждал чего-то или додумывал мысль.
Шамба поднёс рюмку к губам, запрокинул голову, прикрыл глаза. В этот самый миг Бобырёв потянулся к столу, взял охотничий нож с костяной рукоятью.
Замах. Удар!
Без звука, коротко, жёстко он вогнал клинок в грудь Шамбы.
Рюмка выскользнула из пальцев, ударилась о дощатый пол, разбилась. Шамба завалился на бок, рухнул замертво с лавки, словно мешок. Без стонов.
Вот только что директор фабрики был жив, боялся чего-то, хотел или не хотел. Но теперь он лежал у ног Хозяина, и глаза его закрыты.
— Ты что?! — вскрикнул Мещерский, отпрянув и побледнев. — Ты с ума сошёл?!
Бобырёв вытер нож о скатерть — не спеша, аккуратно. Положил на лавку рядом с собой.
— Сам виноват, — он хмыкнул. — Сказал ему — уезжай. Не верю я носатым, особенно когда запахло жареным. А теперь слушай ты.
Он поднял ледяной и тяжелый взгляд на Мещерского:
— Прибери здесь все. Тело в багажник — и в озеро. Кровь замой, потом хлоркой посыпь. В подсобке найдёшь тряпки, ведро. Сделаешь — поедешь домой. Не сделаешь — сам ляжешь рядом. Я выразился ясно?
Мещерский молча закивал, глядя расширенными от ужаса глазами на неподвижное тело Шамбы, под которым расплывалась багровая лужа.
— Действуй, — бросил Бобырёв и налил себе новую рюмку. В этот раз — до краёв. Опрокинул в себя, крякнул и закусил долькой лимона как ни в чем не бывало.
Но прожевать не успел.
— Стоять. Милиция! — сказал я жёстко, выходя из тени с пистолетом в вытянутой руке.
Беседка будто сжалась. Мещерский дёрнулся, схватился за сердце, словно уже получил пулю. Бобырёв резко обернулся. В руке — рюмка с остатками коньяка.
— Руки за голову, — скомандовал я. — Выходим и встаем мордой к стене. Без глупостей.