Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
Я поднял бокал шампанского ровно в тот самый миг, когда по телевизору зазвучал торжественный бой курантов. Постучал вилкой по хрусталю:
— Друзья! Наливаем, мужчины ухаживают за дамами.
Началась суета, а потом снова все стихло. В эту секунду казалось, что даже гирлянды замирают в ожидании. Новый год вступал в свои права.
Бам-бааам… Бааам-бам… Ба-бам-бам…
Из телевизора неслись торжественные переливы Спасской башни — предвестники полуночи.
— У всех налито? — суетился Тоха и носился вдоль стола,
— У Светы пусто! — махнул я ему. — И молчит сидит.
Но жена, сидевшая рядом, мягко прикрыла ладонью свой фужер, чтобы никто не наливал. А потом вместо шампанского плеснула туда яблочный сок из графинчика.
— За новый год же? — удивился я.
Она чуть улыбнулась. А потом взяла мою руку и положила себе на животик.
— Нас скоро будет трое, — просияла она.
Я замер. А потом… Аж подпрыгнул от радости, чуть не разлил из фужера. Обнял её, поцеловал, прижал крепко. Казалось что все, через что мы прошли — было ради этого момента.
Сбоку подскочил Гоша Индия, он как всегда все слышал, все видел, вот проныра!
— Вот это да! Вот это подарок! Значит, так… я официально буду крестный.
— В СССР не крестят, — нахмурилась Света.
— И мы не будем, а крестный папка ребенку нужен, — подмигнул Гоша. — Лёлька, то бишь.
— Конечно, Гоша, — засмеялась Света. — Даже не обсуждается.
В этот момент пошёл отсчёт. Хором, стоя, с зажженными бенгальскими огнями и громко: Десять… девять… восемь…
И вот он — новый год. Все потянули руки с шампанским, звон бокалов, поздравления, обнимания, всплески, крики:
— С Новым годом! С новым счастьем! С новый 1989-м годом!
Я только успел чокнуться с Гороховым, как тот поднял руку:
— Внимание! — прокоричал он командным голосом. — У меня особый тост.
Он достал из внутреннего кармана сложенный лист с печатью и продолжил.
— Выписка из Приказа Министерства внутренних дел СССР!
Тишина в зале наступила мгновенно.
— За образцовое исполнение служебного долга, мужество и инициативу, проявленные при расследовании особо тяжких преступлений, майору милиции Петрову Андрею Григорьевичу — досрочно присвоено звание подполковника милиции. Ура, товарищи!
— Ура! Ура!
Гром аплодисментов. Кто-то из девчат, и мама, кажется, даже прослезились. Я только мотнул головой:
— Спасибо, друзья. Без вас бы не было всего этого. Спасибо, что вы есть.
Родственники и друзья нахлынули с объятиями, а после ко мне мне подошёл Олег — тот самый мальчишка, которого когда-то я остановил… и спас. Мой друг и коллега из того времени, мой бывший убийца, а теперь снова друг. Взрослел он быстро. Черты стали мужественнее, я помнил его таким.
— Андрей, — сказал он. — Я решил точно уже. Заканчиваю специлизацию в меде. Буду судебно-медицинским экспертом. Хочу потом в вашу спец группу попасть. Поможешь?
Горохов был рядом
— Молодец, сынок, — хлопнул Олега по плечу Никита Егорович. — Я вот вот-вот на пенсию. А Андрей Григорьевич — вон, уже в подполковниках. Возглавит группу. Но нам всегда не хватало толковых судмедов в штате. Будешь первым в нашей группе. Среди местных в командировках не всегда толковые спецы по линии медицины есть. Я подготовлю ходатайство потом, как время придет, о включении в состав группы единицы.
На том и порешили, а праздник продолжался.
— У меня тост! — громко объявил Быков, обнимая жену за плечи. — За страну, товарищи! За нашу — какую-никакую, а могучую! Чтобы и дальше нас уважали… и побаивались! Особенно — американцы!
— За это я выпью! — гудел Горохов.
Дзинь! Чок! Гвалт, веселье, смех. И снова налили под горячее.
— А у Андрея новость! — взял слово Гоша. — И у Светланки!
Вот болтуша, не хотел я пока, но да ладно. Самого гордость распирала поделится. Ну как тут скрыть? Ну Гоша! Пускай говорит.
Гости уставились вопросительно, Пришлось поведать о скором пополнении в семье. Тут уже шампанским не обошлось. В ход пошла тяжелая артиллерия: грузинский коньяк и «Столичная».
Мать с краю зала, утирала глаза. Отец наклонился к ней, приобнял.
— Всё, мать. Дождались. Чего ревешь?
— Это от счастья, — всхлипывала она. — Внучка будет…
— Внук, — радостно хлопнул по столу ладонью отец. — Петров!
Смех, весёлые возгласы, звон бокалов. Тосты сыпались один за другим.
— За Петрова-младшего!
— Пусть здоровеньким будет!
Света засмеялась и замахала руками:
— Ну, рано ещё! Давайте лучше за Новый год! И за Андрея! Если бы не он, мы бы, и не собрались тут все вместе.
Она сияла — нежная, тёплая, красивая, как никогда. И глядя на неё, я думал, что ради этого и стоит жить.
В этот момент к Гоше подошёл его охранник, что-то прошептал ему. Тот кивнул, отошел к выходу, что-то проверил — и подвёл к нашему столику мужчину.
Ничем не примечательный. Прилизанный слишком, в хорошем костюме, взгляд умный и трезвый. Новый год, а он тут ходит. Пальто с каракулем нараспашку, припорошено снегом. Он подошел прямиком ко мне.
— Петров Андрей Григорьевич? — вежливо уточнил незнакомец.
— Он самый.
— Можно вас на минуту, пожалуйста?
— Вы кто?
— Простите, это конфиденциально.
Мы отошли. Он подал мне плотный конверт заклеенный наглухо. На нём — ни печати, ни адреса. Только штамп: «Особо секретно».
— От Алексея Владимировича, — добавил он.
— Полковника Черненко? — удивился я.
— Уже генерала Черненко, — сдержанно хмыкнул гость. — Вскройте. Я подожду. А потом уничтожу при вас послание, — в его руке сверкнула металлическая зажигалка. — Извините, такова инструкция.