Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
— Ты ранен? — я присмотрелся к его одежде. Он прикрывал бок худой рукой, и оттуда сочилась кровь.
— Я… упал… поцарапался… — всхлипнул он. — Больно…
— Отпусти отца, — сказал я, положив ему руку на плечо. — Ему уже не помочь.
— Тише, — зашипел он. — Дядя Андрей, тш-ш-ш! Оно нас услышит…
Твою дивизию! Теперь я был уязвим. Умственно отсталый мальчишка рядом со мной — мишень. А я — цель. Нужно было менять тактику. Срочно.
— Вставай. Иди за мной, — скомандовал я. — Быстро. Слышишь?
— Мне страшно…
—
Он вздрогнул и поднялся. Засеменил за мной, шаркая подошвами.
Я зашагал в сторону лабораторий. Обернулся:
— Иди за мной, не отставай.
Гриша плёлся следом. Я слышал его шаги. Обернулся:
— Что ты там волочишься? Быстрее!
И тогда заметил — он что-то прикрывает. Левая рука прижата к боку, будто прикрывает рану. Я не подал вида. Повернулся вперёд и зашагал ещё увереннее.
Вот и химические лаборатории. За углом коридор открылся в длинную галерею, за стеклом — ряды столов, баллоны, химическая посуда. Пыль покрывала всё, но свет плафонов — пусть через один — всё же оживлял пространство.
Я замедлил шаг. Задержал взгляд на стекле. И в этом стекле — отражение. Быстрое. Резкое. Силуэт. Скользнул — как тень.
Попался! — мелькнуло в голове.
Я развернулся. Выстрелил. Почти не целясь — чисто на интуиции, на инстинкте. Прямо в грудь нападавшему.
Гриша отлетел навзничь. Даже не вскрикнул. Но — в ту же секунду подскочил.
С пробитой грудью он стоял и смотрел на меня. А потом склонился вперёд, зло зарычал. И бросился на меня.
Следующие выстрелы — по ногам. Я перебил ему колени. Ноги выгнулись неестественно, и он рухнул. Почти молча, даже не закричал, хотя боль должна быть дикой. Только зло зашипел, словно зверь. И пополз ко мне, вгрызаясь пальцами в бетон, оставляя за собой кровавый след.
— Бесполезно, — сказал я, направляя ствол ему в лицо. — Следующий выстрел будет тебе в голову, Григорий.
Он замер. Дышал тяжело. Кровь растекалась под ним.
А я понял: спектакль окончен. И теперь — начнётся откровение.
Глава 28
Лазовский хрипел, кровь сочилась из ран и растекалась по полу, впитываясь, будто в землю, в трещины старого, истертого бетона. Чем больше крови вытекало, тем больше он слабел — но всё ещё держался. Лицо побелело, пальцы дрожат, впиваясь в плитку.
Я осмотрел его и прищурился. Вот то место, которое он совсем недавно прикрывал рукой. Мои предположения подтвердились. Пулевое ранение. Входное отверстие сбоку, над печенью. Кровь на удивление быстро запеклась, рана будто старая, и это не моя пуля.
Я понял: в него уже попали до меня. Это стрелял Орлов, больше некому. А Григорий успел выследить его. Успел напасть. Убить. В том, что мой напарник мёртв, я больше не сомневался. Увидев, что стало с остальными Лазовскими, я знал:
Гриша ещё дёрнулся вперёд, но уже не мог ползти. Остался лежать. Потом — рывком сел. Опёрся спиной о холодную стену коридора. Дышал тяжело, отрывисто. В глазах плясал какой-то огонь — не животный страх, а что-то другое. Жгучее и чертовски осмысленное.
— Как… ты меня вычислил? — спросил вдруг он.
Голос был хриплым, но чётким. Никаких признаков умственной отсталости, никакого «дурачка». Чистая речь и твёрдое намерение узнать.
— У тебя пулевое ранение, — ответил я, кивнув на его живот. — Понял сразу, что это привет тебе от Орлова. А ты его, получается, убил…
Он усмехнулся, приподняв уголки губ.
— Убил… А теперь вот сам подыхаю. Эх… Как же я не хочу загнуться в этой вонючей норе… — зло процедил раненый. — Но, видимо, придётся.
Тот, кто это говорил, всё осознавал. Он уже ничем не напоминал того наивного, простоватого Гришу с пустыми глазами.
— Хорошо сыграл, — хмыкнул я. — Обдурил. Умственно отсталый, добряк, обиженный жизнью. Все тебе верили. Даже моя жена — психолог — не определила притворства. А она в своем деле специалист высокого уровня. Как ты так смог?
Он мотнул головой, не соглашаясь, глаза сузились до щелок.
— Я не играл… не притворялся. Я действительно болен. Был болен…
— Вот как? Не хочешь… рассказать? — я чуть наклонился, не отводя пистолета. — Обо всём, что произошло. Перед смертью. Облегчить, так сказать, душу. Ты же понимаешь, что это твои последние минуты. С такими ранами долго не живут.
Он снова усмехнулся. Сухо и презрительно.
— Облегчить душу? Душа… — проговорил он последнее слово, как оскорбление. — У людей нет души. Есть мозг. Мысли. Расчёт.
— Какой же ты другой, Гриша… Совсем не тот, каким я тебя знал раньше.
— Когда я под действием… вещества, — выдохнул он тяжело, глядя куда-то мимо меня, сквозь, — я чувствую, что я человек. Только тогда. А без него — внутри пусто. Пусто и холодно.
Он опустил голову. Подбородок вжал в грудь, дыхание замедлилось, но голос держал твёрдую ноту, сдержанную и даже почти торжественную.
— Ты принимаешь ПС-63? — нахмурился я. — Так вот в чем твой секрет…
— Это ключ к жизни… Я тогда только живой, Андрей Григорьевич. Настоящий. Не жалкий, не пускаю слюни, не пресмыкаюсь и прогибаюсь. Ты не поймёшь. Да никто из вас не поймёт, — он сделал паузу, а потом зло добавил: — Никто из вас не был в моей шкуре!
Я молчал. Пистолет в руке казался тяжёлым, будто наполнился свинцом. Пальцы немного ломило от напряжения. В этом полумраке, среди ржавчины и бетонных стен, я вдруг остро почувствовал, что сижу напротив не монстра… это сбой. Ошибка природы. Искривление судьбы. Не он выбрал свою участь — его втянули. Прижали. Втолкнули в угол, где не осталось ничего, кроме ярости и жажды убивать.