Курский излом
Шрифт:
Большая часть Т-5 — более сотни танков вышло из строя по техническим причинам и требовало ремонта. Но в боевых условиях и командованию 48-го тк, и 4-й ТА, в общем–то, было все равно, по каким причинам они вышли из строя. Главное в другом: ударное объединение ГА «Юг» лишилось почти одномоментно такого значительного количества боевой техники — более чем полнокровного танкового полка дивизии. Причем, как покажут дальнейшие события, несмотря на огромные усилия ремонтных подразделений, восстановить ее и использовать сразу в боях хотя бы 100 «пантер» в самый нужный момент Кнобельсдорфу так и не удалось. А ведь на эти силы в плане «Цитадели» делались расчеты, ставились им определенные [588] цели и задачи и немалые. И все рухнуло. Резкая потеря боеспособности бригады и серьезные проблемы с ее использованием, наряду с существенным отставанием войск АГ «Кемпфа», оказали очень существенное негативное влияние на действие войск 4-й ТА в ходе первого этапа операции и явились важными факторами, «обрушившими»
Легенды Огненной дуги, или Как писал историю Курской битвы генерал Н. Ф. Ватутин.
С началом вражеского наступления для командования Воронежского фронта была решена одна очень важная проблема — будет ли наступать противник или нет. Но сразу же возникла новая — где, на каком рубеже наши войска остановят немцев? Н. Ф. Ватутин нацеливал командный состав фронта на то, чтобы удержать противника в системе первых двух полос армейской обороны. И ни в коем случае не допустить прорыва его соединениями третьего (тылового) рубежа. Вероятно, и для себя Николай Федорович поставил именно такую планку. Это не было лишь его решением, такую задачу ставила и Ставка ВГК. На ее решение были нацелены все шаги фронтового руководства и в период подготовки обороны, и в течение первых двух суток боев. Однако враг оказался намного сильнее, чем ожидалось. Уже в первые двое суток операции начали рушиться готовившиеся месяцами планы отражения удара. Несмотря на мощные заграждения и укрепления, танковые соединения ГА «Юг» успешно преодолевали уже две позиции армии И. М. Чистякова. На прорыв и закрепление первой полосы ушло около 18 часов, второй и того меньше. Столь стремительный успех врага вызывал тревогу, нервозность в штабе фронта с каждым часом нарастала. И хотя операция проводилась по давно отработанному плану, в этот момент в действиях Н. Ф. Ватутина начинает ощущаться неуверенность, стремление решить большой и сложный вопрос наскоком, одним махом, при этом командующий не всегда учитывал реалии складывающейся обстановки. Николай Федорович нервничал, он понимал — враг захватил инициативу, и лихорадочно искал способ переломить ситуацию, навязать противнику свою волю. С этим связана и череда контрударов, которые то планировались, то отменялись, вновь планировались и переносились. Такое «дерганье» войск связано не только с предельно сложной оперативной обстановкой, но и с отдельными качествами характера Н. Ф. Ватутина, его стилем работы, а также низким уровнем профессиональной подготовки и оперативного кругозора высшего комсостава фронта, [589] из–за чего командующий фронтом в полной мере не мог положиться даже на некоторых командующих армиями.
Характерной особенностью всех этих контрударов была их слабая проработанность, не всегда оправданная спешка, даже когда было время, и переоценка возможностей своих войск, прежде всего бронетанковых соединений. Связано это с тем, что основную работу по их планированию проводило руководство общевойсковых армий. Штаб фронта после постановки общих целей и задач армиям во многом отстранялся от дальнейшего планирования, отдавая всю основную работу на откуп армейским штабам. Уровень подготовки их офицеров и генералов не позволял качественно и всесторонне отработать все вопросы взаимодействия родов войск. В управлениях общевойсковых армий, каковыми являлись все армии фронта первого эшелона, слабо разбирались в тактике бронетанковых войск, не знали толком особенности и возможности техники, уровень подготовки личного состава корпусов и бригад. Отделы БТ и MB армейских штабов не могли оказать реального влияния на решения командарма из–за своей малочисленности, плохой подготовки офицеров и их низкого авторитета. Ключевые же фигуры в армейском руководстве также не имели опыта управления танковыми соединениями и планировали их использовать как и общевойсковые корпуса и дивизии. При этом совершенно не учитывались такие важные факторы, как условия местности для развертывания бронетанковых соединений, их прикрытие с воздуха, качественное превосходство немецкой бронетехники над нашей, а также реальные боевые возможности танковых частей и соединений. Напомню, что, например, численность и огневая мощь советского отдельного тяжелого танкового полка численностью 21 танк была соизмерима с танковой ротой противника. А огневая мощь нашей танковой бригады заметно уступала возможностям немецкого танкового батальона.
В то же время надо подчеркнуть, что в это время проблема правильного применения бронетанковой техники и вооружения была очень актуальной для Красной Армии в целом. Появление в конце 1942 г. приказа НКО № 325 — тому подтверждение. Кроме того, командование фронта, в том числе и не по своей вине, было вынуждено решать танковыми соединениями несвойственные им задачи из–за нехватки иных видов вооружения, например артиллерии. Об этом остановлюсь в конце главы.
Вместе с тем увязывание взаимодействия между армиями, участвующими в контрударе, шло в основном через штаб фронта. Это отнимало много времени, особенно при вызове [590] авиации для прикрытия войск или уничтожения вражеского узла сопротивления перед наступающими соединениями.
Обо всем этом прекрасно было осведомлено управление БТ и MB фронта. Именно оно должно было включаться в разработку крупномасштабных боевых действий,
Взвешенная, четкая, а главное — отвечающая оперативной обстановке точка зрения по вопросу применения бронетанковой техники отсутствовала и у самого Н. Ф. Ватутина. Это ясно продемонстрировал запланированный им на 6 июля контрудар силами 1-й ТА. Звонок И. В. Сталина стал, по сути, спасительным для армии, но вопрос о контрударе на этом не был закрыт. Создается впечатление, что у командующего не хватало выдержки и терпения. После отмены этого контрудара он немедленно, уже с утра 6 июля, приступает к организации нового контрудара. Для его проведения он решил привлечь две армии — 40-ю и 6-ю гвардейские. Николай Федорович считал, что пока войска еще обладают достаточными силами, необходимо их не растрачивать в тяжелых оборонительных сражениях, а, создав на флангах 4-й ТА две сильные группировки, нанести таранные удары под основу ее наступающего клина. Он понимал, что контрударом невозможно уничтожить столь мощную группировку, но остановить ее и [591] заставить врага обороняться вполне реально. В тот момент столь масштабные задачи для армий И. М. Чистякова и К. С. Москаленко были неподъемными. Командующий фронтом не учел возможности противника, пробивную мощь его соединений, сконцентрированную на узком участке фронта, сильное фланговое прикрытие и, наконец, не рассчитал силы собственных войск.
Планирование и подготовка столь масштабной операции — дело непростое и требует значительного времени и сил. 40-я А не вела масштабных боевых действий, поэтому разработка операции для ее штаба была делом, казалось, вполне обычным. Чего нельзя сказать о 6-й гв. А. Ее командование все внимание и усилия сконцентрировало на отражении вражеского наступления. Значительная часть старших офицеров и генералов штаба находилась в войсках, при этом ряд ключевых фигур, таких, например, как командующий артиллерией генерал–майор Д. И. Турбин, лично руководили боем при отражении танковых атак противника на ответственных участках.
Поэтому в столь напряженных условиях параллельно с управлением войсками планировать контрудар было дополнительной и очень существенной нагрузкой. Во–первых, и это главное, подготовка плана отвлекала от выполнения основной задачи, во–вторых, тратилось драгоценное время на контрудар, который был в тот момент нецелесообразен, так как не мог решить поставленные перед ним задачи. В-третьих, надеяться на высокое качество работы в такой обстановке не приходится. Поэтому от войск невозможно было добиться ни четкости, ни сбалансированности действий.
Командующий фронтом все это прекрасно знал, но в полной мере оценил лишь после завершения операции. Его достаточно самокритичная оценка своих действий, высказанная П. А. Ротмистрову, уже приводилась выше. В той экстремальной ситуации, когда враг нажимал танковыми клиньями с одной стороны, а Ставка и лично И. В. Сталин — с другой, генерал армии командовал фронтом так, как был способен. При оценке любых крупных сражений и битв крайне важно учитывать их «человеческую составляющую». В реальной жизни Николай Федорович был далек от своего образа мудрого, прозорливого — в общем, идеального генерала, который формировали после войны наши средства массовой информации, кино и телевидение.
Ничто человеческое ему не было чуждо. Он, как и большинство людей, увлекался, не всегда до конца продумывал последствия своих шагов, допускал просчеты, испытывал неуверенность и страх. К сожалению, ошибки командующего фронтом не могут идти ни в какое сравнение с просчетами [592] других генералов. Здесь счет шел на тысячи и десятки тысяч человеческих жизней и судеб. Долгая работа в штабах всех уровней наложила на его характер и стиль руководства войсками определенный отпечаток. Генерал нередко слишком много дел брал на себя: лично с увлечением разрабатывал планы боевых операций, доводил их до командующих, уточнял состояние их войск, но при этом отстраняясь от оперативного руководства войсками. Хотя эту работу можно и нужно было поручать оперативному управлению.