La Cumparsita… В ритме танго

Иголкина Леля

Вижу, как у зятька выпучиваются глазки, словно проглотил родимый земляного червячка, попавшись на крючок безмозглой донной рыбкой, как судорожно дергается его сильно выпирающий кадык и как сжимается, поскрипывая, темный пластик в жуткий нечеловеческий кулак. Он мне башку размозжит, интеллигентно стряхивая жижу со своих весьма подвижных, но все-таки искусственных пальчиков? Забьет культей и Дашку заберет. Попался, мальчик!

— Спасибо, Алексей Макс…

— Ярослав, послушай! — обрываю намечающийся отказ.

Какого хрена? Что я, сука, натворил? Мне на колени перед этими дураками стать?

— У нас есть дом. Мы с Дашей…

—

Вы в гараже живете, парень. В комфортабельном, естественно, для твоего крутого Шевроле, но абсолютно непригодном для ваших будущих детей. Ты засунул Дашку в авторемзавод с большой кроватью на втором этаже. Я же предлагаю…

— Возможно! — он сильно отталкивается от бруска и с подскоками спускается с крыльца на землю. — Идемте, наверное, за стол, Алексей.

— Да послушай ты, — хотелось бы добавить емкое «балбес», но с этим я пока держусь. — У нее же есть наследство, Горовой! — шамкаю сквозь зубы, разглядывая широкую спину зятя, запакованную в белую рубашку с подвернутыми на три четверти рукавами. — Моя мать оставила приданое для первой внучки. Она вышла замуж за тебя. И что теперь? Вы отказались от подарка два года назад. Показали свой характер — молодцы! Ты извини, конечно…

— Нас женщины заждались. Идемте-идемте! Не будем давать им повод, — лицом поворачивается ко мне, размахивая рукой, приглашает присоединиться к давно накрытому праздничному столу. — Это очень щедро, Алексей, но…

Пошел ты на хер, гордый хрен!

Похоже, мать ни черта не постаралась с обработкой, пока я отлеживался от накатившего на меня сердечного прихода на постели с Дашкой. Она, вообще, с ним разговаривала или тупо кости мыли мне? Не сдох ли, не бзднул, не поперхнулся, не рыгнул, не выплюнул колючку? Охренеть!

Недолго молодые продержались… Чтоб их всех! Пару часов на природе, плоские, абсолютно без теплого подъ.ба шутки, поглаживания да детская игра в гляделки… Есть сучья мысль, что Дарья под столом своей ножкой гладила несговорчивого Ярослава, уж больно он ей скалился, зато мне в горло теплый хлеб не лез, не то, что сочное мясо, любимый картофан и Ольгин сладкий стол…

Глаза слезятся и блядски дергаются губы. Я набиваю сообщение Сереге:

«Серый, надо поговорить!».

Отправляю и жду его ответ. Десять минут, пятнадцать, двадцать, тридцать, сорок… Сука ты такая! И ты, сопливец, охренел? Вижу ведь отметку о прочтении. Что за гребаный звездец творится в этом доме!

— Сергей! — рявкаю в трубку.

— Здорово! — запыхавшись мне отвечает. — Я получил…

— И не ответил? — зажмурившись до искр глаз, хриплю.

— Был занят с Женей, извини.

Отличный повод! Мне, скажи, козел, зачем такая информация, когда моя Ольга дует губы и строит из себя родительницу, у которой зять-тиран украл дочурку? Он, сучок, забрал, а отдуваться воздержанием мне?

— Ты…

— Мы под воротами, Леха. Женьку к ХельСми пристрою и подойду. А ты где? М?

«На нашем старом месте, братец! Поднимайся ко мне на крышу, только вниз не смотри» — издевательский ответ для своего братца, у которого охренительные проблемы с высотой, прокручиваю в голове.

— Леш? — по его голосу мне кажется, что Серж надо мной смеется. — Ты пока не в том возрасте, чтобы так чудить. Так, куда мне, сокол ясный, подгрести? Выпил, что ли?

— На нашу крышу к матери, Сергей, — укладываюсь спиной на разложенную подстилку на красной черепице дома.

— Окей!

Иностранец хренов!

—

Поторопись, — я отключаю вызов. Таращусь ввысь, считаю небесные тела и загадываю до хрена желаний, разыскивая одну-единственную падающую звезду.

«Внуков хочу!» — через ресницы наблюдаю резкий белый хвостик падающей небесной странницы.

Значит, сбудется? Скорее бы уже…

Глава 21

Горовые…

Три месяца спустя

Даша

Она ненавидит меня… Уничтожает… Испепеляет взглядом.

Я вижу, как перекатываются желваки на женских скулах, изображая прямую и обратную волну. Она психует! Да как такое вообще возможно? Похоже, эта «восхитительная» женщина постоянный клиент стоматологической поликлиники. Ха! Еще бы — так стачивать зубную эмаль, потом никаких денег не напасешься, чтобы восстановить покрытие. Значит, ей щедро платят или она на взятках строит жизнь? Шоколадом точно мзду берет. Потом, наверное, шампанское, дефицитная икра, элитный кофе или на успокаивающих травках чай? Что из перечисленного я могу ей дать?

Она ведь ругает меня… Беззвучно, но дыхание женских слов я все же ощущаю. Ни в чем себе напыщенная благоразумная сука не отказывает… Всеми мерзким словами… Откровенно поливает… Про себя… Про себя, конечно. Профессионализм и пресловутая этика не позволяют этой дамочке высказываться перед клиентками открыто. Ментально лишь транслирует:

«Глупая, глупая, глупая… Злая… Лгунья! Врешь мужу? Дрянь!».

«Ну, плюнь мне в лицо, стерва! Я оботрусь и улыбнусь! Но рыдать здесь точно никогда не буду. Ну?» — слежу за ней и мысленно высказываю пожелания. Видимо, остро нуждаюсь в том, чтобы меня не просто щелкнули по носу, но и пнули, как следует, и отшвырнули по социальной лестнице назад. Да куда уж дальше-то? Хотя… Возможно… Возможно тогда… Возможно, я приду в себя или от чего-то навсегда освобожусь или смирюсь. Значит, так провидению было надо — покорись и спокойно умирай!

— Дарья? Дарья, Вы меня слышите? — негромким, почти баюкающим голосом обращается ко мне. — Даша…

— Я Вас прошу, — шепчу и медленно двигаю губами, опустив почти в раболепном поклоне голову. — Мне нужна Ваша помощь.

— Я не вижу никаких проблем в том, чтобы…

Еще бы! Абсолютно никаких! Какое тебе дело до меня вообще? Ты развернула пациентов, как конфетки, увидела неутешительную картину в целом, латынь задумчиво произнесла, поставила диагноз, выписала назначение, с Богом отпустила, получила вознаграждение и дальше жить пошла. А что делать нам, которых ты так лихо неизлечимой хворью наградила? А-а-а-а?

Ты никогда не поймешь меня! Никогда! Мы разные с тобой, возможно, из противоположных измерений, нас разделяет не пространство и не время, за которым, как известно, не угнаться, а тяжесть неподъемных человеком персональных жизненных ошибок, через которые каждая из глупых девочек прошла.

— Скажите ему, пожалуйста… Я Вас… — сильно заикаюсь с личным предложением.

— Ничего никому не буду говорить. Это абсолютно не мое дело. Я лишь констатирую медицинский очевидный факт, Дарья Алексеевна, а отношения в семье — это личное дело каждой женщины, попавшей ко мне на прием. Вы путаете, пациентка. Здесь не социальная или психологическая служба, а врачебное учреждение.