La Cumparsita… В ритме танго

Иголкина Леля

— Мне очень стыдно, папа. Однако он вообще в моих слезах не виноват. Разнервничалась и устроила скандал я, а муж меня просто утешал.

— Простил, надеюсь? Мы, мужики, ваши эти слезы не очень уважаем, если честно. Вы часто переигрываете, детка.

— Ярослав меня простил, — дочь надувает губы, а затем почти сразу растекается в искренней улыбке. — И это была не игра.

Отлично, феерично, атмосферно — типа я спокоен и умиротворен! Одной проблемой стало меньше, кроме того, конечно, что мое растрепанное сердечко стало себя тише вести. Убеждать нас не надо, рыбка! Мы определенно были тому первыми свидетелями. Случайно посетили бенефис! Он, «засранец

с собственным ребенком», мою дочь своими поцелуями… Почти загрыз!

— Так я его и не обвиняю. Я ведь просто спрашиваю о причине растрепанного вида своей дочери, на хрена в молчанку было играть?

— Мы поругались с ним, — опускает взгляд, шевелит ресницами, рассматривает руки, разглаживающие свои белые джинсы на тонких бедрах и острых, сейчас сильно выступающих коленях. — Сильно! В первый раз… — конкретный срок семейного скандала тайным шепотом мне сообщает.

— Сильно? — прищурившись, повторяю вслед за ней. — И в первый раз? Ты сейчас серьезно…

Лапшу мне на уши развешивает старшая дочурка?

— Да, — корчит рожицу и головой утвердительно кивает.

Изменю слегка предыдущую формулировку:

«Ну очень клевый и весьма брехливый гадик! К тому же, слишком изворотливая чертовка!».

— А до этого дня, стало быть, вы с ним жили душа в душу? — ерзаю задом по матрасу, усаживаюсь в изголовье и беру за руки Дашу. — Иди-ка, мелюзга, сюда.

Она приподнимается, мягко переставляет ножки и плавно опускается, прижимаясь боком ко мне.

— Я…

— Не надо ничего мне объяснять. Поругались-помирились — не мое дело. Но…

— Это, видимо, с непривычки. Понимаешь? — рукой обхватывает мой корпус, а щечкой прикладывается к медленно двигающейся на вдохе-выдохе груди.

С непривычки?

— То есть? — забрасываю руку и обнимаю Дашкино плечо, теснее прижимая к себе.

— Шестое место, отец! Ты представляешь? — в голосе я слышу изумление. — Всего лишь шестое!

Цифра «шесть»! Вполне представляю, что это такое — раскрытый навесной замок для тех, кто дружит с головой, в фантазиях реальность затирая. Я даже «девять» в голове вращаю. Как-то две гребаные циферки ходят рядом, сплетясь хвостами, как та пошленькая и очень жаркая поза из хорошо известной камасутры. Кстати, как там приближающаяся наша с одалиской ночь запланированной любви? Приплыли! Зашибись! По-моему, я дожился! Отвесить матом или промолчать? Я жду, слюнями бешеной собаки истекая, постельных потягушек с женщиной, с которой тридцать с лишним лет прожил.

— И что?

— Даже не третье, пап! — таращит на меня глаза. — Не призовое! Ты, правда, что ли, не понимаешь?

— И что? — упорствую в недоумении — я ни хрена не понимаю.

— Ты серьезно? — поднимает голову и немного даже отстраняется.

— Какая разница, Дарья? Третье или шестое, первое или седьмое…

— Он не победил и даже не приблизился к пьедесталу, — с нотками обиды в голосе мне отвечает.

Повторюсь, пожалуй:

«И что? Это повод? Та самая причина?».

Что ее так, твою мать, заело и взбесило? Занятым местом, что ли, измеряется людское положение? Ты на первом — человек, а на шестом — попадаешь в «неприкасаемые души»? Ну знаете, ли… Гребаный пиздец!

— Это стоило того, рыбка? Я не требую развернутого ответа. Просто скажи — «да» или «нет».

— Отец… — как будто бы что-то важное обдумывая, начинает говорить.

— Да или нет, Дашка! — прихватываю подбородком женскую толкушку. — Выбирай быстрее и закончим на этом, а то у меня еще один сердечный приступ на горизонте машет ручкой.

— Это

важно для Кирилла, пойми. Он ведь этим результатом был почти убит.

— Почти убит? Значит, все же не смертельно. М-м-м! — поджимаю губы. — Ты подумай. Ай-яй-яй! Даша-Даша… Какой-то взрослый детский сад, ей-богу. Привыкла к постоянству и комфорту. Ты задницей с первым местом, что ли, срослась? Как тебя муж такую терпит? Бедный-бедный Ярослав. Я изумлен теперь тем, что вы с ним поругались «сильно» и всего лишь «первый раз». Заканчивай загоны городить там, где это абсолютно не нужно.

— Не нужно? — изумляется и за мной негромким эхом повторяет.

— Если так болезненно реагировать на все, то это не обыкновенная жизнь, а сплошная нервотрепка. Если я правильно понимаю специфику такой, как бы помягче сказать, спортивной работы, то гонками они просто зарабатывают на жизнь. Отработал и домой. Все! А дальше будет новый день и новая тренировка. Вчера — шестое, сегодня — третье, а завтра — первое. И типа наслаждайтесь, дети, ведь это ненадолго, а вероятнее всего — больше никогда не повторится. Такая вот лотерея! Но тем это и прекрасно.

— И?

— И? — кривлю Дашу.

— Прекрасно падать, с надрывом подниматься и снова падать, да?

— Еще раз повторяю, это жизнь! К тому же, вечных призеров не бывает, рыбка. Тебе ли этого не знать. Помнишь тот чемпионат, который ты в восемнадцать лет пропустила?

По-моему, Дарья странно замирает и прекращает на груди моей дышать.

— М? Даш? — дергаю плечом, словно бужу свою уснувшую соседку.

— Да, конечно, — как будто через слезы отвечает.

— И что? Небо на землю упало?

— Я тогда не выиграла и потеряла все.

— А-а-а! Все-е-е! Ты подумай! Господи, детка… Ты в том конкурсе даже не участвовала. По-моему, ты кое-что забыла?

— Нет. Сменим тему? — горячим дыханием обдает мне шею.

Резко? Двинем на полной скорости в другую сторону? Ну, зашибись! У Дари-Дори стопроцентно скверное настроение, чужая жизнь под кожу, в тоненькую вену, просроченным лекарством тонкой струйкой затекла. Жжет детке жилы и сильно будоражит память. Хорошие дела!

— Как скажешь. Ладно, — губами трогаю гладкий немного влажный лоб.

А на хрена я про неприятное всем мощно всколыхнул кровь? Да хотелось просто привести пример, который был бы ей понятен, но, видимо, с разъяснениями переборщил. Похоже, наша Даша — почти Кирилл, но только в узенькой юбчонке, к тому же замужем за его отцом.

Тогда, четырнадцать лет назад, мы страшно всей семьей переживали за то, что Дашка странно проморгала самое грандиозное в своей профессиональной области, конечно, соревнование. У нее и с настроением в то время были сильно ощутимые проблемы — то непрекращающиеся слезы, то просто гомерический смех, то «я хочу», то «не смогу — решила бросить», а на финал… Она в десятку лучших даже не попала в конце сезона! Так пара — наша Даша и юноша с перекачанными у танцевального станка ягодицами и странно вытянутыми носками — и разбилась. Ребята разбежались по углам, а белобрысый кент с мерцающей пудрой в тонких волосах эффектно бросил мою рыбку и в другую гавань на промысел уплыл. Как сейчас, помню, пацан довольно быстро новой пассией увлекся — еще одну попрыгунью на каблуках нашел и по блестящему паркету под руку повел. Дочь, конечно, переживала сильно — сломанная, как тогда казалось, танцевальная обещающая ей персональные золотые горы, карьера, да вдребезги разбитые детские мечты. Вот, что было! Страшно вспоминать, но через всю эту херню мы всей семьей прошли! Нас наша Даша протащила…