Лауреаты

Плотицын Виктор

Сафонов появился за секунду до отправления. Впрыгнул в уже закрывающиеся двери.

Он был грязен и фантастически небрит. Под запухшим глазом алела свежая ссадина. За плечом болталась дешевая разбитая гитара.

К нему, конечно, подступили с претензиями. И за опоздание, и за внешний облик.

Сафонов выругался и резко сунул руку в карман. Артисты испуганно отшатнулись.

– Мы думали, – взволнованно объяснял Ломов, – что он вынет

нож. А он вынул носовой платок. Но это был такой платок, что лучше бы он достал нож!

Красовский не разделял моих взглядов на подготовку к свиданию. И категорически отказался бросать хоть и мелкую, но кровно заработанную сумму акулам туалетного бизнеса.

– Успеем еще перья почистить, ничего страшного. Я вчера звонил, он знает, что мы прямо с поезда. Вряд ли ты его обрадуешь тем, что умытый…

Так что в дверь песенного классика мы звонили без предварительной гигиенической обработки.

Классик ничем не отличался от себя на телеэкране. Коренастый, с короткой шеей, медлительный и интеллигентный. Похожий на не до конца вымершего культурного зубра. Знакомясь со мной, задумчиво произнес: «Я слышал вашу фамилию…» И я почувствовал себя уже счастливым.

Выглядеть просто пищевым холявщиком Красовскому казалось неудобным. Он отважно попробовал направить визит в деловое русло.

– Михал Саныч, у вас стихов никаких не найдется свободных?

– У меня стихи дорого стоят, Сережа, – деликатно сказал Савичев. – Тебе не по карману. Проходите на кухню.

Жена Савичева с пониманием разложила еду. На умеренно скорую, но достаточно богатую руку.

– Водку наливать? – равнодушно спросил хозяин.

– Нет-нет, – с преувеличенным жаром отверг Красовский. – Если только по рюмочке. У нас вечером мероприятие. Надо быть в форме.

Савичев, не споря, выслушал дежурное сообщение о том, что мы стали лауреатами. И морально готовимся к ответственной телевизионной съемке.

После злобного уличного ненастья сытая и теплая атмосфера действовала размягчающе. Сразу начала сказываться бессонная ночь.

Я потихоньку впадал в блаженное состояние перехода от частичного опьянения к полному. Уходить не хотелось.

Сережа раздухарился и вынудил общество слушать привезенную кассету с нашими песнями. Супруги тактично хвалили. Неспешная беседа поначалу вертелась вокруг профессиональных тем.

– Ребята из разных групп дают свои тексты, просят исправить, – говорил Савичев. – Ищут какие-то нетрадиционные рифмы. Вчера показали песню со словами: «Ах полковник, ах, полковник, ты был раньше подполковник…»

– Что-то в этом есть, – встрепенулся Красовский. – Но мне не нравится. Что-то вроде: «Здравствуй, глаз! Здравствуй, бровь! Здравствуй, светлая любовь!» В общем, уровень «ботинки – полуботинки», «давно – говно»…

Отозвался

Савичев и об Эдне Иосифовне. Не вполне, кстати, лестно.

Он ей сделал текст песни «Я люблю». Той, что с успехом звучала в предыдущем лауреатском концерте «Лучшие песни года». И Савичев хотел бы получить за свой труд привычный гонорариус. А Цветова легкомысленно посчитала, что ничего ему не должна.

То есть классиков, в принципе, можно динамить приблизительно так же, как и обычных представителей многонациональной культуры. Но у классиков есть право на обиду.

– Ты, Сережа, – наставлял Савичев, – когда будешь с Эдной общаться, вспомни, что, мол, виделся с Михал Санычем. И он сначала просил передавать большой привет. А потом передумал и сказал: «А впрочем, не надо». Так и скажи: сначала – привет, потом – «А впрочем, не надо». Пусть лишний раз подумает, что к чему.

Российские интеллигенты, собравшиеся на кухне, неизбежно скатятся на болтовню о политике. Будут добираться до сути зловредных явлений. И, конечно, ругать свое правительство – хотя бы на всякий случай.

– Как вы тут живете? – шумно интересовался Красовский. – Везде пробки, везде движение перекрыто – туда-сюда ездят все эти чиновники-федералы…

– Да какие ж они федералы? – удивился Савичев. – Они – федерасты!

Вообще-то с приходом рыночной демократии кухонные разговоры изменились.

Раньше, во время застоя, когда ругали большие государственные недостатки, ссылались на отклонения от высоких идеалов. Дескать, подлинного социализма так и не было. Извратили линию, потому и завели в тупик.

С переменой ориентации выяснилось, что социализм все-таки был построен. Причем довольно основательно. И мы теперь никак не можем из него, родимого, выбраться.

Соответственно, чувство гордости за родную державу слегка поугасло.

Мой приятель Толя Стук одно время работал проводником почтового вагона. Регулярно мотался в Москву и обратно.

Я был свидетелем сцены, когда его жена Рита просила купить в белокаменной какой-нибудь дефицит. То, чего нет на пустых прилавках здесь, но можно вдруг встретить на полупустых прилавках там. Если повезет, конечно.

Толя философски пожал плечами:

– Зайчик, ты так говоришь, как будто Москва – это столица Финляндии…

Красовский не спеша смолотил очередной бутерброд и наконец сделал то, чего деликатно ждали притомившиеся хозяева. Он бросил взгляд на часы.

– Девять утра. Пора уходить.

Савичев с супругой чуть не обрадовались раньше времени.

– Уже?

– Я только Стояну позвоню, ладно? Надо к нему заехать, песню передать, а без звонка неудобно.