Леди, леди, это я!
Шрифт:
— Что?
— Ну, ваш… муж говорил так же, как вы?
— А как же, конечно, бедняжка моя. Мы так похожи. Он, знаете, был очень хороший. Дорогой мой…
— Берт! — вскрикнул Карелла.
Клинг оторвал глаза от бумаг на столе.
— Пошли, — сказал Карелла. — До свидания, спасибо, миссис Векслер. Я вам скоро перезвоню. — Он с грохотом бросил трубку на рычаг.
Клинг уже почти пристегнул кобуру с револьвером.
— А в чем дело?
— Кажется, он попался.
Глава 15
На задержание отправились втроем, хотя в данном случае наверное хватило бы и одного.
Прибыв
Мэннерс на заднем дворе мастерской занимался покраской автомобиля. В правой руке он держал краскораспылитель, на нем были темные очки. Краска мелким облачком вырывалась из распылителя и ложилась на борт машины, покрывая его в черный цвет. Детективы подошли к нему, держа в руках револьверы, Мэннерс взглянул на них, задумался в нерешительности на секунду, затем продолжил заниматься своим делом. Своим видом он показывал, что ему нечего бояться и нечего скрывать. Пусть тут хоть целый полк полицейских разгуливает с пушками наготове, он будет неспешно выполнять свою работу. Браун первым нарушил тишину — он уже один раз виделся с Мэннерсом.
— Ну, привет, мистер Мэннерс, — сказал он как-то по-житейски.
Мэннерс выключил пульверизатор, сдвинул очки на лоб и, прищурившись, уставился на полицейских.
— Ну, привет, — сказал он. — Я вас как-то сразу не признал. — Он ничего не сказал о револьверах в их руках, хотя не заметить их было нельзя.
— Вы всегда носите темные очки от солнца, когда работаете? — по-будничному спросил Браун.
— Иногда ношу. Но не всегда.
— А зачем?
— Ну, знаете. Иногда эта краска разлетается в разные стороны. Когда покраска небольшая — я особо не переживаю, очки не надеваю. Но если работы много, я обычно надеваю очки. — Он усмехнулся. — Вы даже себе не представляете, как они сокращают износ слизистой оболочки глаз.
— Ага, — приветливо спросил Карелла. — А на улице вы тоже носите темные очки?
— Ну, конечно, — ответил Мэннерс.
— А 13-го октября в пятницу вы тоже были в темных очках? — мирным тоном спросил Карелла.
— Ха, ну вы и спросили. Да разве упомнишь? Когда вы сказали?
— В середине прошлого месяца, — тем же любезным голосом спросил Карелла.
— Возможно. Кто его знает? У нас ведь в прошлом месяце было много солнца, так? Наверное, носил. — Он сделал паузу. — А в чем дело?
— А как по-вашему, зачем мы сюда пришли, мистер Мэннерс?
Мэннерс пожал плечами.
— Откуда я знаю. Может, разыскиваете угнанные машины или еще чего-нибудь.
— Нет, попробуйте угадать еще раз, мистер Мэннерс, — сказал Браун.
— Хе, да не знаю я.
— Мы считаем, что вы — убийца, мистер Мэннерс, —
— Вот даже как?
— Да, мы полагаем, что вы вошли в магазин на Калвер-авеню вечером…
И тут Клинг прервал вопрос Кареллы. Он неожиданно вышел вперед, оставив за спиной Брауна и Кареллу, схватил Мэннерса за комбинезон и со всей силы бросил его спиной на борт машины.
— Ну, выкладывай! — крикнул Клинг.
— Что выкладывать? Отпустите…
Клинг ударил его. Это не была звонкая пощечина, нанесенная с целью унизить или оскорбить обидчика. Это не был честный мужской удар в челюсть. Клинг ударил его рукояткой своего револьвера. Удар пришелся Мэннерсу по лбу, чуть выше правого глаза. Из открытой раны сразу хлынула кровь. Мэннерс был явно не готов к такому повороту событий. Он стал бледен как полотно. Он потряс головой, чтобы как-то прийти в себя и уставился на Клинга, который всем телом навалился на него и уже занес правую руку с револьвером, чтобы нанести второй удар.
— Ну, выкладывай, — сказал Клинг.
— Я… я… не знаю, что…
Клинг нанес второй удар. Он коротко размахнулся и резко опустил револьвер на голову Мэннерса. Удар пришелся в то же самое место над бровью. Так примерно работает боксер, когда видит, что у соперника рассечена бровь: он целенаправленно бьет в одно и то же место, стараясь окончательно сломить его. Затем, опустив револьвер, но крепче ухватив Мэннерса за комбинезон другой рукой, Клинг сказал:
— Ну, говори.
— Ах, ты тварь… тварь пога… — начал было говорить Мэннерс, и тут же получил третий удар Клинга. На этот раз рукоятка револьвера пришлась ему по переносице и превратила нос в кровавое месиво, из которого показались белые осколки кости.
— Будешь говорить? — спросил Клинг.
Мэннерс взвыл от нестерпимой боли. Он пытался как-то высвободить руки, чтобы прикрыть свой искореженный нос, но Клинг крепко держал его. Клинг напоминал бесчувственного робота, который стоял над своей жертвой и крепко держал его за горло. В мертвых глазах этой бесчувственной машины не было ни малейшего сочувствия. Револьвер был снова готов к действию.
— Говори.
— Я… я…
— Зачем ты это сделал? — спросил Клинг.
— Он… он… ой, боже, мой нос… господи… боже…
Боль становилась нестерпимой, и он ловил ртом воздух, пытаясь как-то совладать с этой пыткой. Его руки тянулись к лицу, но Клинг не давал поднять их. По его лицу текли слезы вперемежку с кровью из рассеченной раны на лбу и разбитого всмятку носа. Клинг занес руку для четвертого удара.
— Нет! Не надо! — взмолился Мэннерс. — Не надо! — И тут его прорвало, как плотину с водой: слова ринулись стремительным потоком из его рта, торопливо наседая друг на дружку, срываясь с его дрожащих губ в надежде предвосхитить неминуемую угрозу следующего удара, — все это напоминало жалкую истерику раненого и запуганного животного. — Приходит сюда этот паршивый жиденок и говорит мне, что, видите ли, цвет ему не подходит… эта жидовская рожа… колер ему показался неправильно подобран… я прямо здесь, на этом самом месте, хотел его придушить… чтобы мне из-за этой мрази пришлось переделывать всю свою работу… мерзкая тварь… ублюдок… какое право имеет этот мерзкий жиденок указывать мне… а я его предупреждал… я говорил ему, что ему это с рук не сойдет… приехал тут… раскомандовался… ублюдок… а сам еще человеческому языку не научился… картавая обезьяна… вот я пошел за ним и убил его… убил его, убил его, я убил его!