Леди полуночи

Дэр Тесса

– Мы с Хэтти попытались уговорить Эвана забрать свое предложение, – призналась Ларк. – Тогда капрал Торн вышел бы из тюрьмы сам. Но брат уперся.

– Он преисполнен чувства вины, – объяснила Хэтти. – И решительно настроен обеспечить тебе достойную жизнь. Так он говорит.

– Но вы уже и так много для меня сделали, – возразила Кейт. – Разыскали, раскрыли мне свои объятия, хотя и понимали, что после этого ваша жизнь может кардинально измениться, и, возможно, не к лучшему. Ваша доброта и доверие ко мне поразительны, и я… я люблю вас за это.

– Дорогая! – В другом конце

комнаты тетушка Мармозет приложила руку к груди. – О дорогая! Дорогая!

– Что случилось, тетя Мармозет? Плохо с сердцем?

– Нет-нет. Это голос совести. – Старушка смотрела на Кейт покрасневшими и опухшими от слез глазами. – Я должна открыть тебе правду. Это моя вина. Это из-за меня ты оказалась брошенной. Не чувствуй себя обязанной нам, дорогая. Я ни словом не упрекну тебя, если ты заберешь семейный капитал целиком и выгонишь нас на улицу.

Кейт покачала головой, совершенно сконфуженная.

– Не понимаю. С какой стати мне вас выгонять? Я никогда не сделаю ничего подобного.

Ларк похлопала тетушку по руке.

– Уверена, что не все так плохо, тетя.

– Но это так. Это так. – Старушка взяла носовой платок, который ей протянула Хэтти.

– После того как Саймон умер и ваш отец унаследовал титул, я переехала в Роксфелл. Сестра нуждалась во мне. Ты тогда еще не родилась, Ларк, но Хэтти наверняка помнит то время. Как нам было трудно.

Та кивнула:

– В тот год заболел отец. Доктора постоянно приезжали и уезжали. Я помню, какое мрачное лицо всегда было у мамы.

– Ваша жизнь изменилась очень быстро и полностью. Новый дом, новые титулы, новые обязанности. Я стала вести домашнее хозяйство. Приглядывала за слугами, следила за перепиской. Принимала разных визитеров. – Она сделала многозначительную паузу. – Я как раз была там, когда любовница Саймона пришла с ребенком на руках. И я выгнала ее.

– Что?

При этих словах Кейт почувствовала, как будто очутилась глубоко под водой. Воздух стал густым и тягучим. Перед глазами все поплыло, в ушах застучало.

Она начала задыхаться.

– Ты выгнала ее? – Голос Ларк донесся откуда-то издали. – Тетя, как ты могла так поступить?

Кейт заставила себя всплыть и прислушаться.

– Ты не понимаешь, – говорила тетушка Мармозет, терзая в руках платок Хэтти. – Даже не представляешь, сколько мошенников свалилось нам на голову после смерти маркиза. Каждый день приходилось кого-нибудь выгонять. Кто-то утверждал, что его светлость брал у него деньги в долг или даже проиграл в карты, другие уверяли, что маркиз обещал их содержать. Несколько девиц приходили с детьми на руках. Все они лгали. Когда появилась Элинор и объявила, что была за ним замужем… я не поверила. Чтобы маркиз женился на дочке арендатора? Абсурд! Я не предполагала, что девушка сказала правду, до того дня, когда мы увидели запись в церковной регистрационной книге.

Кончиками пальцев Кейт коснулась кулона, висевшего на груди, и погладила каплю из полированного камня, словно просила спокойствия, чтобы справиться с эмоциями.

– Так вот как кулон попал к вам. Вы его у нее забрали. И он всегда оставался у вас.

Тетя Мармозет кивнула.

– Она

предъявила его как некое доказательство, а я не поняла, какое он имеет значение – просто осколок камня, – тем не менее сохранила его, на случай если она еще вернется. Она так и не обратилась к поверенным – просто исчезла.

Ларк ходила из угла в угол, явно пытаясь совладать с волнением.

– Почему ты не рассказала нам правду раньше?

– Мне было стыдно, – призналась старушка. – И что сделано – то сделано. Вдобавок я не представляла, какое отношение это может иметь к нашей истории сейчас. Мы все договорились по-доброму отнестись к Кейт: принять в семью, отдать все, что ей причитается, – но прошлой ночью, когда ты рассказала о публичном доме… – Глаза ее снова наполнились слезами. – Это моя вина. Я была так резка с девочкой. Когда она спросила, куда ей деваться или на что жить, я… я сказала, что она не получит от нас ни пенни и пусть живет в грязи, как жила.

– О нет! – Кейт прижала руку ко рту. – Не может быть!

Она смотрела на тетушку Мармозет и не знала, что сказать или что сделать. За последние недели Кейт привыкла считать ее близким человеком, почти как мать, а теперь получалось, что эта женщина отвернулась от нее еще в пору ее младенчества.

На миг Кейт вновь очутилась в гостиной мисс Парем, где глотала жидкий чай, а потом увертывалась от удара палкой. «Никому ты не была нужна тогда. Думаешь, будешь нужна теперь?»

– Мне так жаль! – простонала тетушка Мармозет со слезами в голосе. – Я понимаю, что ты можешь никогда не простить меня, но я тебя люблю, дорогая моя. Люблю, как собственного ребенка. Если бы только знать, что краткий миг раздражительности и недоверия приведет к таким последствиям…

– Но вы же не знали. – Кейт наконец нашлась что сказать. – И не могли знать. Я ни в чем вас не виню.

– Правда?

– Правда, – подтвердила она совершенно искренне.

Полные презрения слова, которые мисс Парем бросила ей в лицо, не изменили течение ее жизни, поэтому она сомневалась, что несколько отвратительных слов, услышанных от тетушки Мармозет, могли определить будущее матери. Перед Элинор, выросшей в безысходности, двери, должно быть, не раз закрывались и прежде. А может, она просто не хотела жить по другим правилам. Кейт этого теперь уже не узнает.

Тетушка Мармозет вцепилась в ее руку.

– Ты знаешь, как она повела себя в тот день, когда я выгнала ее?

– Расскажите. Я хочу знать все.

– Она вздернула подбородок и пожелала мне доброго дня. И ушла улыбаясь, с чувством собственного достоинства, а я своего лишилась. – Старушка сжала руку Кейт своей высохшей ладошкой. – В тебе много материнского огня.

Материнский огонь…

Наконец Кейт нашла имя пламени, которое согревало ей сердце. Она все-таки получила что-то в наследство от матери. И долго несла в себе. И это было куда более ценным, чем воспоминания о ее облике или песенка, которую она пела. Мать нашла в себе смелость рассмеяться в лицо жестокости и равнодушию, ухватившись за чувство собственного достоинства, как утопающий хватается за соломинку. Благодаря внутреннему огню она и выжила.