Леди разочарована
Шрифт:
Вокруг кибитки собралась едва не половина табора, и каждый рома готов был кинуться на защиту Чергэн, внучки Лачи, их ненаглядной звездочки. Теодоро оглядывался нервно и то и дело ежился. Он не был охвачен гневом, поэтому и прекрасно понимал, что им с братом никак не отбиться от толпы разъяренных цыган.
– Собаками, стало быть,травить меня собралcя?
– язвительно осведомилась я у Мануэля Де Ла Серта, наступая на него со злой улыбкой. Цыганский говор прорвался в мою речь горловым акцентом. Не леди Ева стояла перед Де Ла Серта, вовсе нет. Чергэн, вольная дочь
– А теперь меня слушай, гаджо, да внимательно слушай, дважды повторять не стану. Только глянь косо в мою сторону – я тебя сама со свету сживу, не стану дoжидаться пока другой колдун тебя уморит. А собаки твои… Я гляну – они тебя самого разорвут.
Согласно заворчали мои соплеменники, некоторые предлагали не дожидаться другого удобного случая и разобраться с обидчиком молодой шувани прямо сейчас. Расправы от официальной власти в таборе не боялись, все знали, что я не только внучка знаменитой Лачи, но ещё и родная дочь лорда,и батюшка мой благоволит бродячему племени, насколько это возможно.
– Тихо, братья,тихо, - на нашем, ромском языке произнесла я. – Пусть катится, куда пожелает. Но видеть его здесь я больше не хочу и услуг ему оказывать не стану. Кто шувани оскорбит, тому нечего ждать от нее помощи.
Брат подошел ко мне и тихо спросил, в порядке ли я и не нужно ли сопроводить меня до дома. Я только головой мотнула. Не случилось ничего такого, чего не смогла бы я пережить,и уж добраться до родного дома я точно была в состоянии.
– Иди уже, не беспокойся обо мне слишком, - отослала я второго.
В душе моей словно бы лава клокотала,и в любой момент грозилась выплеснуться наружу. Конечно, можно было ожидать, что Де Ла Серта не обрадуется, услышав обвинения в адрес госпожи Марисоль, я бы и сама не стала слушать хулу в адрес свой матери, но и найти оправдание оскорблениям, который изрыгнул Мануэль, не получалоcь. Да и не желала я искать им оправдания.
Когда все чужаки покинули табор, ко мне подошла тетя Шанта и спросила только:
– Теперь-то от черноглазого отступишься, звездочка моя? Гневливый он сверх меры и, кажется, не особо умен. Найди себе другого любимого по сердцу, красавица моя. Не мучай себя ради дурного мужчины.
Звучало, конечно, хорошо, правильно звучало. Вот только…
– Глупо женское сeрдце,тетя Шанта, - покаялась я со вздохом.
– Но, кажется,и моя любовь так долго не выдержит.
Покачала головой моя воспитательница и отослала меня домой, под крыло родителей. Она считала, что участие моей матушки леди Кэтрин и солнечная доброта Эммы должны были исцелить мои душевные раны и умерить гнев.
Я с тетей Шантой согласилась. Другие рома вряд ли помогут мне отпустить обиду, скорее уж, заставят ее разгореться с новой неистовой силой. А потом это пламя поглотит все, до чего мне только удастся дотянуться.
Дома первым делом мне принесли чай и любимые пирожные, те, которые ела я лишь изредка, когда хотела подсластить какую-то действительно сильную горечь. Слуги смотрели на меня с опаской и словно бы выжидали, когда я примусь
Когда я в гостиной пила чай,туда влетела совершенно запыхавшаяся Эмма. Должно быть, она совершала обычную свою вечернюю прогулку, но ради меня решила прервать ее и неслась сюда опрометью.
– Создатель милосердный! Ева, мне Эдвард рассказал о том, что стряслoсь в… ну,там.
Слово «табор» в доме вы старались не произносить, опасаясь лишниx ушей. Большая часть слуг, конечно, работала в нашей семье многие годы,и мы доверяли им полностью, но люди старели и умирали, и на смену им приходили другие.
– Я никогда не заговорю больше с этим чудовищным человеком! – решительно заявила наша младшая, сверкнув темными глазами.
Она всегда была скора на решения,и пока не удавалось понять, следствие ли это фамильного нрава или же все дело в горячности юности.
– Опомнись, глупая, – улыбнулась я тепло сестре. – Ты ведь даже не знаешь об этой истории. Да и оскoрбили совсем даже не меня. Поэтому, будь так любезна, веди себя как и прежде, иначе Де Ла Серта могут заподозрить тебя в неподобающих знакомствах.
Мама пришла к нам спустя четверть часа, ее задержали домашние дела, неизбежные спутники хозяйки большого дома. Отец едва ли не сразу после свадьбы отдал управление городским особняком и даже загородным поместьем своей жене, высоко ценя ее здравомыслие и деловую xватку.
– Надо сказать, дорогая дочь, мне думалось, я найду тебя куда более разбитой, - отметила мама с теплой ясной улыбкою, а затем подошла и поцеловала меня в лоб.
Пахло от нее какими-то пряностями, сдобой, духами и тем странным, неуловимым ароматом, который всегда ассоциирoвался у меня с детством и с нею, моей самой доброй и мудрой матерью, какая только могла существовать на земле.
Такая мать уж точно не стала бы отдавать свое дитя как плату нечистому.
– Ты знаешь, девочка моя, в какой-то мере я ведь тоже расплатилась тобой, – внезапно сообщила матушка, глядя прямо мне в глаза.
Я замерла, словно меня пронзили отравленным кинжалом. Округлила глаза Эмма, ужас которой, кажется, был не меньше моего собственного.
– Но… как?
– с трудом выдавила я, ощущая, как сердце постепенно обращается в кусок льда, который режет меня изнутри.
Матушка кивнула, добавляя веса своим словам.
– Я тогда была ещё не леди Дарроу, мы лишь раздумывали с твоим отцом о том, чтобы стать мужем и женой. И ты ведь знаешь о том проклятии, которое довлеет над твоим отцом?
– Конечно, знаю, - тихо отозвалась я.
Все случилось из-за моей бабки-цыганки Лачи. Первая красавица табора, умелая и сильная шувани – и вдруг выходит замуж за гад?о. Отец Лачи, мой прадед, цыганский барон дал разрешение на этот брак, но у Лачи была еще и мать, шувани Тшилаба. И вот Тшилаба пришла в ужас из-за того, что ее дорогое дитя покинет родной табор.