Ледяной огонь
Шрифт:
– Я знаю, что он был кем-то вроде звезды для людей здесь, - продолжил он.
– Я никогда не был поклонником героя, но не мог сказать о нем плохого слова. Он мог быть дерзким, но он был вежлив и эффективен, и, казалось, хорошо выполнял свою работу, так что у меня никогда не было причин жаловаться.
– Он тебе что-нибудь говорил?
– спросила я.
– После того, как ты оставил меня в зале, а Константин и ты пошли обратно к офису королевы.
– Мы болтали немного по дороге в офис, о вечеринке и о том, что уже поздно.
– Папа пожал плечами. Мы оба были
– Он наклонился вперед, оперся локтями о стол и почесал затылок.
– Именно поэтому я никогда не считал это личным.
– Он не злился на тебя. Он пытался избавиться от канцлера, - сказала я, предположив то, что долго подозревала.
Папа кивнул:
– Правильно. Я не знаю, почему он выбрал меня, а не короля с королевой. Очевидно же, что у них больше власти, чем у меня. Но, может, они были следующими. Я не знаю.
– Что он говорил тебе, когда вы вошли в офис королевы?
– спросила я.
– Сначала он заставил меня поискать документ королевы, за которым я вернулся и которого, как я теперь знаю, не существовало. Я не понимаю, зачем он захотел, чтобы я искал на ее столе что-то, чего на самом деле не было, если только он не тянул время, но я не знаю, зачем он это делал.
– В задумчивости он потер подбородок.
– Ты думаешь, что он оттягивал свое нападение?
– спросила я, когда папа замолчал на мгновенье.
Он покачал головой, словно проясняя ее:
– Честно, я не знаю. Может быть. Или, возможно, он просто выжидал удобный момент.
– Пока наступит правильный момент?
– Да, должно быть.
– Он снова откинулся назад, его глаза устремились вдаль, поскольку он потерялся в воспоминаниях той ночи.
– Когда я наклонился, роясь в ящике стола королевы.
– Тогда Константин сказал: "Канцлер, мне очень жаль". И я повернулся, думая, что он извинялся за то, что положил документ не туда, и начал говорить ему, что все в порядке. Потом я увидел, что он вытащил меч.
– Я поднял руки и сказал: "Ты не обязан это делать. Мы можем просто поговорить".
– Папа замолчал, тяжело вздыхая.
– Константин один раз качнул головой и сказал: "Я ничего не могу сказать". Вот так это было.
– И тогда он ударил тебя, - спокойно добавила я.
– Я увернулся в сторону, недостаточно, чтобы полностью избежать клинка, но достаточно, чтобы он прошел в дюйме от моего сердца.
– Он прикоснулся к груди, потерев то место, где под рубашкой был скрыт шрам.
– Я вскрикнул и упал. Потом вбежала ты.
Я знала, что произошло дальше. Извинения Константина передо мной. Затем я бросилась на него, и он нанес мне удар в плечо, прежде чем исчезнуть в ночи.
Я наклонилась вперед, пристально глядя на отца:
– Мне нужно спросить у тебя кое-что, и это может показаться странным, но я хочу, чтобы ты был честен со мной.
– Я всегда пытаюсь быть честным с тобой, - ответил отец.
– Ты думаешь, Константин хотел убить тебя?
– прямо спросила его я.
Он провел рукой по волосам, убирая их со лба, и прошла минута, прежде
– Ты знаешь, я много думал об этом тогда и не сказал никому правду, потому что она показалась мне безумной. А еще потому, что после меня, он причинил боль тебе, и я не мог простить его за это. Он не должен был нападать на тебя. Ты была просто ребенком.
– Папа. Ты не ответил на вопрос.
– Правда... нет.
– Ответил он почти печально.
– Я не думаю, что Константин хотел убить меня. Я даже не думаю, что он хотел причинить мне боль. Это не делает его лучше, чем он есть. На самом деле, это делает его хуже. Он почти убил меня и ранил тебя без какой-либо серьезной причины.
– Ты думаешь...
– Я облизнула губы, тщательно подбирая слова.
– Ты думаешь, что может быть у него была серьезная причина, просто мы не знаем какая?
– Он мог убить тебя, Брин, и нет никакой причины во всем мире, которая могла бы его оправдать, - просто произнес папа, и я не могла спорить с ним.
Если бы Константин убил моего отца, я бы даже не спросила, какие у него были причины. Но так как ему это не удалось, я позволила себе развить мысль, что было что-то, что заставило Константина стать невольным сторонником зла.
Хотя я хотела, чтобы в моем сердце была только месть, я была поражена словами отца. Или, точнее, рассказом отца о словах Константина, произнесенные им прямо перед тем, как нанести удар: "Я ничего не могу сказать".
Нечего сказать, или нам не о чем говорить. Нет, Константин ничего не мог сказать, словно ему не разрешили.
Чем больше я изучала Константина, тем меньше я, казалось, знала его. Все прошедшие четыре года меня преследовал тот факт, что я понятия не имела, почему Константин напал на моего отца, а сейчас его мотивы еще больше сбили меня с толку, чем раньше.
Он даже не знал, что папа так задержится. Константин, казалось, наткнулся на нас в зале. Если бы папа не ждал меня, у Константина даже не было бы возможности что-то сделать.
Тогда почему та ночь? Почему тот момент, когда он, возможно, не мог ничего спланировать? Почему он покушался на канцлера, а не короля или королеву.
Глава 27.
Сияние
У меня путались мысли от рассказанного отцом, когда я поздно вечером отправилась домой. Воздух был свежий и чистый, несмотря на то, что холодил мне лицо; я поглубже засунула руки в карманы. Луна уже пошла на убыль, но все еще была яркой и почти полной, освящая чистое небо.
Уже стемнело, и дорога из брусчатки, ведущая от родителей, была пуста. Даже куры и козы, которые часто бродили в округе, разбрелись по домам, чтобы отдохнуть ночью.
Я услышала шаги, эхом отражающиеся от камня, приближающиеся от перекрестка, но не обратила на них внимания. Просто была слишком занята мыслями, пытаясь выяснить, чего же не хватало в деле Константина.
– Тебе уже не достаточно видеть меня, поэтому ты решила преследовать меня?
– Спросил Ридли и я, подняв голову, увидела, как он походит ко мне, криво усмехаясь.