Легенда о Вороне и Лотосе
Шрифт:
– Полагаю, господина Доу осчастливил ваш визит. – Спокойный, ровный голос, но отчего-то я слышала в нем упрек.
– Сомнения уже посеяны, господин Доу скорее откажется от Чи Дяня и его нефрита, чем от своей власти.
– Но откажется ли он от вас?
Я вздрогнула и подняла глаза.
– Это его выбор – иметь слабости.
– А ваш выбор?
– Мой выбор – выжить, всегда.
Я знала, что мое лицо пылает. Его холодные глаза. Он не имел права упрекать меня. Он не имел права презирать меня. Я была сильной, как он и хотел. Я выжила. Несмотря ни на что. Несмотря ни на кого.
Я открыла кувшин и наполнила чашу, но прежде
– Вы принесли его из дома Юэ Гуан?
Я не хотела отвечать. Я знала: еще немного – и мои руки задрожат. Я знала: еще немного – и струна начнет рваться. Я взяла кувшин и отпила прямо из него. Мои глаза устало закрылись, отчаянно моля Небеса, чтобы Бай Син исчез. Я хотела, чтобы он оказался всего лишь воспаленным призраком. Ведь он мерещился мне когда-то, давно, очень давно. Но он все еще сидел передо мной.
– Почему вы здесь, Глава Бай?
– Дело Учения.
– Это мое дело.
Мой голос опал.
– Я бы хотела закончить его сама.
– Чтобы никто не узнал, что Юэ Гуан была дочерью почтенного семейства Сан?
– Вы знаете? – Новый глоток вина согрел мое дыхание, и я почувствовала, что дрожь отступает. – Вы знаете? Да что вы знаете?
Я почти злилась на него. Я бы злилась на него, если бы имела право.
– Я знаю, что Сан Хуа была старшей дочерью первой жены, но стоило той скончаться, вторая жена продала девочку в весенний дом. Ее отец заботился о чести своей семьи больше, чем о пропавшей дочери. Вскоре всем было объявлено, что юная госпожа не перенесла смерти матери и скончалась от горя.
Я почти ненавидела его в этот момент. За то, что все это звучало из его уст так холодно и просто.
– Сан Хуа была помолвлена с другом детства. Но, мечтая о славе и почестях воина, он еще юношей покинул Хэши и отправился в столицу. Он вернулся спустя четыре года и лишь тогда узнал о ее смерти. В пылу пьяной драки он убил молодого господина другого почтенного рода и был вынужден бежать из города.
– Вы…
– Он долго скитался, пока не оказался в Драконьих Горах. Там вокруг него собрались люди. Он принял новое имя и стал главой Союза Лунного Серпа. А после вашим наставником. Когда он впервые встретил знаменитую красавицу Юэ Гуан, он не признал в ней своей детской любви Сан Хуа. Лишь один человек знал ее тайну, сын хозяйки весеннего дома – Чи Дянь. Вернувшись в Хэши после долгих странствий, он пытался добиться расположения Юэ Гуан. Прошло немало лет, прежде чем он понял, что она никогда не забудет своего жениха, которого не раз спасала, оставаясь в его глазах лишь падшей красавицей. Не так давно Юэ Гуан покончила с собой, выпив яд, чтобы Чи Дянь никогда не рассказал правду о ней и не опозорил род ее отца.
Да, я ненавидела его.
– Верно?
– Нет.
Все было не так. Так, но иначе. Не его холодным спокойствием, а болью, раскручивающей вены острой спиралью.
– Есть ли что-то, что вам неизвестно, господин Бай?
Было ли ему известно, что перед ним сидит У Минчжу? Я не хотела в это верить. Там, у дна самой темной реки из моих кошмаров, я верила, что при встрече с дочерью убитого Главы У его лед покачнется, его взгляд дрогнет.
– Мне неизвестно то, чего я не желаю знать.
Верно. Бесследно пропавшая У Минчжу была куда выгоднее, чем живая и требующая расплаты. Пока он не хотел знать, он не знал. Я хотела бы быть такой, как он. Но я
– Вы же не говорили об этом Цзе Цзину?
Он молчал. Его спокойные глаза изучали мое лицо. Его забавляло мое беспокойство? Моя беспомощность? Или все это было тем, что он не желал знать?
– Чужие тайны мне не принадлежат.
– Пока они не выгодны вам.
– Я слышу в вашем голосе упрек.
– А в вашем я не слышу ничего. Ничего, будто холодный ветер срывает снег.
Это говорила не я, а вино.
– Вы когда-нибудь пытались уснуть в метель? Ветер кружит, равнодушным безмолвием засыпая остывающее лицо. Это ваш голос.
– Это вино стоило открыть раньше.
– Неправда.
– Оно уже стало горчить, вы не чувствуете, госпожа Гао?
– Любая сладость однажды станет горечью, господин Бай. Так не лучше принять это сразу?
Он не ответил, только посмотрел в окно и тихо произнес:
– Скоро рассвет. Вам стоит поспать.
Он поднялся. Мне хотелось крикнуть ему: «Уходи! Зачем ты только пришел!» Наверное, он услышал. Надеюсь, он не услышал. Он ушел, и в комнате стало так тихо, что я почувствовала, как дрожь опять пробирается ко мне. Вино и правда горчило. Я опустилась на пол и прижала колени к груди. Я хотела прогнать эту слабость. Я так хотела сдавить ее. Но в такие минуты я всегда проигрывала. Я закрывала глаза и тонула. В этой темной воде, заглатывающей смертью, не было даже равнодушного снега.
Я очнулась, задыхаясь. Кокон из тяжелого одеяла не давал пошевелиться. Вчерашнее вино горчило во рту сожалением. Вино. Я принесла его из дома для Цзянь Фэна, но… «Ветер кружит, равнодушным безмолвием засыпая остывающее лицо. Это ваш голос». Я зажмурилась. Но от воспоминаний о ночном разговоре с Бай Сином было не спрятаться. Я с трудом вырвалась из одеяла и поднялась с кровати, чуть пошатываясь. В углу уже стояла вода для умывания, а на столе чаша со странным отваром. Я чуть пригубила его и едва сдержалась, чтобы не выплюнуть обратно. Ужасно горчило. И волосы… я отыскала гребень и принялась распутывать пряди.
«Не отрезай». – Наставница удерживала мою руку всякий раз, когда я, вместо того чтобы медленно расчесывать сбившиеся локоны, тянулась обрезать их. Тогда она брала гребень и начинала распутывать волосы. Они читала мне старинные поэмы и рассказывала о мудрецах, живших когда-то. В те минуты мне вспоминалась мама, старая няня, заколка, когда-то потерянная и найденная на Горе Лотоса. Я замирала и могла часами просидеть так в забытом сне, где чья-то нежность вынимала из моих рук острие.
Теперь некому было останавливать меня. Теперь некому было объяснять мне, что значат журавли в тоскливой песне. Теперь я знала, что ни время, ни смерть не обгонишь.