Легенда о Вороне и Лотосе
Шрифт:
И запах. Только запах. Помнишь? Его руки всегда пахли так странно, как этот уголь, принесенный утром. Уголь. Его руки. Его люди. Так рассердился: «Отец твой – отступник, и дети в него!» Там… там… отец не любил, когда я бегала там, а я пряталась и слушала. Я пряталась, чтобы он не сердился на меня. А они все ругались. Их было много. Всегда много. А отец один. И его меч всегда с ним. Они все хотели чего-то, и дядя, с его страшными глазами, он стоял в стороне и молчал. Говорили другие, все хотели огня. Они все хотели какого-то огня. А отец был непреклонен, и дядя был мрачен. И зал был будто в одной темноте. Нет, свечи, горело много свечей. Но им было мало. Все хотели еще. А я хотела к отцу. Я хотела, чтобы они не кричали, хотела, чтобы они
Дно было все ближе. Мой обычный сон. Я всегда падала, всегда тянулась, и темнота спасала меня. Потому что я была сильной.
Я очнулась в той же комнате. Тело неподвижно давило на пол, но теперь я могла дышать. Ни реки, ни воспоминаний. Я лежала, не в силах смеяться. Здесь не было солнца, здесь не было огня. Огня. Они просили огня. Нет. Нет. Они хотели, чтобы Девять Солнц в Главном Зале вновь засияли. Они кричали. Кричали так громко, что я сжимала уши. Нет, не зажечь. Никто не мог их зажечь. Они погасли сами.
– С начала веков они сияли, но стоило тебе, Глава, оступиться, они погасли! Ты навлек беду на всё Учение! Отступник! Отступник!
Они так громко кричали.
– Плохо дело, милая, зажглись Девять Солнц. – Кормилица в ту ночь что-то говорила о Солнцах. Зажглись, и дядя пришел убить нас, и всё Учение приняло его.
Был ли этот уголь тем, что разожгли в Священном зале? Так гласило предание: дух запечатанных Воронов освещал путь Учения, и веками горели Солнца в Главном Зале дворца. Но при отце никогда. Отец не верил ни в одно предание. Отец хотел служить людям, не духам из заветов предков. Отец хотел мира, а мир хотел войны. Не все ли равно. Не все ли равно.
– А Фэнь!
Голос. Ее.
Я с трудом
Она. И правда она. Наставница присела рядом.
– Что с тобой, А Фэнь?
Я только покачала головой, надеясь, что она не заметит мою боль.
– Тебе больно?
Ее рука коснулась моих волос. Нежно, как прежде.
– Не бойся, А Фэнь, я здесь.
– Я… я…
– Я знаю, что ты ненавидишь его, но, пожалуйста, дай мне упокоиться с миром.
Мираж. Я знала. Знала. И все-таки я улыбалась, боясь, что она почувствует мою боль. И все-таки я пыталась удержать ее хотя бы на несколько мгновений.
– Я так скучаю.
– А Фэнь, скажи ему.
– Никого не осталось.
Я даже не видела могилу отца. Гао Фэнь не могла так выдать себя. Даже тетушка Цзюань не узнавала У Минчжу. Даже наставник больше не был моим наставником. Больше никого не было.
– А Фэнь, скажи ему. Я хочу, чтобы он пришел.
Этот мираж был так похож на нее. Эти глаза. Мое сознание все еще не забыло их. Мое сознание рисовало ее все той же, оно обманывало меня, и я так хотела обмануться.
– А Фэнь, скажи ему! Это моя последняя воля!
Боль. Теперь мой смех мог прорваться сквозь нее.
– Последняя воля Юэ Гуан была не о тебе! А о том, кого ты так ненавидел. Она не любила тебя! А ты, ты скоро умрешь! За все ее мучения.
Темнота заглотнула меня, и я упала.
– Ты ничего не знаешь! Ничего!
Его голос. Я узнавала. Я с трудом разлепила глаза. Он стоял надо мной в пламени настенного факела.
– Не знаешь!
Это он хотел знать. Не я.
Я очнулась, пытаясь понять, где я. Липкий туман в мыслях никак не хотел отпускать меня.
– Говори.
Опять. Все еще он.
Я через силу оторвалась от пола и присела. Я не хотела, чтобы он видел меня слабой. Стена вдавливалась в мою спину и вырывала воздух.
Чи Дянь стоял надо мной, пытаясь задушить одним взглядом.
– Не хочешь говорить, тогда я сам скажу. Думаешь, я пощажу твою жизнь ради этой тайны?
Он опустился, и его глаза теперь были чуть выше моих.
– Ты не скажешь, так я десять лет буду искать, перерою всю провинцию, но найду. А твои кости за это время сгниют.
– Так чего ты ждешь? Убей меня.
Его лицо начинало расплываться. Как только назывался этот дурман? И почему так долго.
– Я знаю, что ты не боишься смерти. Как и она.
Не было сил смеяться. Чи Дянь, знай, я бы смеялась, просто не было сил.
– Я послал за ним.
– Кем?
– Цзе Цзином.
Будь он проклят.
– Ты не знаешь… – Я хотела сказать: «Ты не знаешь, что меня и Цзе Цзина больше ничего не связывает?»
– Знаю, все знаю. Все так думают. Но я знаю, что ты за ним побежала в Учение Белого Лотоса. Разве не за ним?
Он схватил меня за горло.
Смех разрывал меня, но никак не хотел вырываться наружу.
– Вот и посмотрим, через сколько он окажется здесь, пытаясь вырвать тебя из моих рук.
– И что?
– А то. Я убью его, ты же не боишься смерти, верно? Раз не боишься своей, не бойся его.
Я закрыла глаза.
– Раз ты за столько лет не смог убить его, не сможешь и сейчас.
– О нет. Он был жив, потому что она купила его жизнь, а теперь…
Я не хотела знать. Не хотела знать.
– Смотри на меня. Смотри на меня!
– Смотрю, рад?
Удар.
– Это ведь ты поднесла ей яд?
– Ты.
Удар.
Чертов дурман, мне нужен был такой. Я почти не чувствовала боли. Зато хорошо слышала.
– Господин, господин…
Кто-то помешал ему. Кто-то с тревожным голосом и неровными шагами.
– Донесение.
– Что?
Нельзя так кричать на слуг, Чи Дянь. У них и сердце прихватить может.