Легенды и мифы мировой истории
Шрифт:
Дни шли, и Изабелле становилось все страшнее. Неужели Каррильо забыл о ее мольбе? Что происходит? Почему все ее оставили? И чего ей ждать? Что-то заставляло Энрике медлить с монастырем, и наконец в корзинке с хлебом она получила долгожданное известие!
Теперь надо было действовать.
Изабелла бросилась в ноги Энрике с мольбой отпустить ее поклониться могиле брата Альфонсо в Авиле и повидать мать в Аревало. Изабелла умоляла, говорила, что постоянно видит мертвого брата во сне с самого июля, когда Энрике не отпустил ее на годовщину его смерти, а сейчас на дворе уже октябрь! И Энрике сдался. Нехотя, уже предвидя, какой скандал закатит ему за это его Хуана. Отказать сестре он тоже не мог.
Но Изабелла направилась не в Авилу, а прямо в мятежный Вальядолид. Там все уже было приготовлено к тайной свадьбе – не подвел Каррильо! – и ей впервые предстояло увидеть будущего мужа.
К Вальядолиду тем временем стремились по октябрьским дорогам несколько кавалькад.
Одна – Каррильо. Другая – дяди принца Фердинанда, Алонсо Энрикеса, с драгоценной шкатулкой. В ней было, во-первых, огромной ценности колье с рубинами и жемчугом – свадебный подарок
Но была еще и третья кавалькада – совершенно неприметная. Да и не кавалькада даже, а так, караван мулов, с которым шли запыленные купчишки в невзрачных шерстяных плащах.
Их остановили на границе Кастильи люди короля Энрике, но пропустили торговцев дальше, куда они и направлялись – на осеннюю овечью ярмарку в Вальядолид. Однако «копья» Энрике не заметили одной интересной особенности – между большим и указательным пальцами правой руки у каждого из купчишек были характерные мозоли, какие бывают только от многолетнего знакомства с рукояткой меча.
12 октября 1469 года, в полночь, Изабелла, дрожа от перевозбуждения и бессонной ночи накануне, сидела в огромном зале замка Виверо и смотрела на проем двери, в который мог в любую минуту войти Фердинанд. На Изабелле было простое дорожное платье – ей пришлось оставить свои лучшие наряды, чтобы у шпионов Энрике не возникло подозрений. Однако пламя многочисленных факелов на стенах изломанно отражалось в темно-кровавых рубинах на ее слепящей белизной коже.
Изабелла дотрагивалась до камней на груди, и ей казалось, что они дают ей силу. Может, с этого дня и началась ее любовь к драгоценностям. Это же пламя, хоть и более приглушенно, отражалось на латах стоявших позади нее грандов – герцога де Медины-Сидонии, графов Тендилло и де Толедо. И даже архиепископ Мендоса был сейчас здесь в своей пурпурной мантии, был и ее новый духовник Талавера – в неизменной грубой коричневой рясе францисканца. Все они сейчас были мятежниками. Если план не удастся, всех их ждет плаха.
Стоявший рядом с ней Каррильо вполголоса сказал, что Фердинанд – принц вассального королевства, а для вассала существует определенный этикет, и, когда он войдет, ему следует… Она не слушала. Она смотрела на темный дверной проем. Наконец она услышала близкий топот копыт, голоса и приближающийся звон шпор о каменные плиты пола…
13 октября король Энрике узнал о «предательстве» Изабеллы и ее обмане. 14 октября его жена королева Хуана, опустошив до этого несколько бокалов крепкого молодого вина, визжала ему в лицо, что он не только импотент, но и идиот – не говорила ли она ему, что нельзя доверять этой змее, притворяющейся праведницей и овечкой?! Она кричала, чтобы он немедленно выслал в Вальядолид тысячу копий, чтобы наказать мятежников и привести подлую сучку обратно в Сеговию. В цепях!
Энрике не обращал на ее визг никакого внимания.
Возможно, еще накануне он и хотел послать войско в Вальядолид. Но теперь – не спешил. Дело в том, что еще вечером 13-го у него произошла очень интересная беседа с папским нунцием Антонио Виверисом, только что прибывшим из Рима. Сластолюбивый Виверис пришел в восторг от гостеприимства при дворе Энрике – от танцев большеглазых мальчиков, от молодого вина, от вызывавших желания сладковатых курений. И, наклонившись к Энрике, пьяно прошептал о страшной тайне: о том, что булла папы Пия с разрешением на брак Фердинанда и Изабеллы – подделка, устроенная отцом Фердинанда, королем Арагонским, за большую мзду. И что автор подделки – он сам, нунций Антонио Виверис.
Сказал это и тут же испугался – что проговорился спьяну и под влиянием сладких курений. Но у Энрике появился интересный план. Послать войско – не поздно никогда. Пусть птенчики погуляют пока на своей незаконной свадьбе. А нунций завтра же, как протрезвеет, отправится в Вальядолид. В качестве легата папы Пия II он должен будет лично зачитать буллу во время церемонии, чтобы ни у кого – никаких подозрений. А потом… А потом! Король Энрике даже засмеялся: это был отличный план!Изабелле повезло: Фердинанд оказался прекрасным любовником, то есть думал не только о своем удовольствии. Сначала показал ей, что такое настоящий экстаз, и только потом избавил ее от девства. Недаром прошли уроки любви, преподанные мальчишке на бивуаках всеми этими грудастыми barraganas [172] . И, впервые увидев эту девушку в зале замка Виверо – хоть и на год старше его, но с явно нецелованными губами и дрожащими тонкими пальчиками, он решил, что, несмотря на разницу в значимости их королевств, королем в их браке будет он. Вот чего он совсем не ожидал, так это того, что нецелованная бледненькая девственница окажется такой потрясающе способной ученицей, и после первых же уроков уже и ему будет чему поучиться. Да, в любви – познанию нет предела. Ее самозабвенность в постели, ее одержимость – словно она готова не колеблясь принять смерть теперь же, ее страсть – словно сейчас и есть та самая, последняя ночь… Все это оставляло далеко позади по-крестьянски будничных в любви бивуачных подруг.
Через неделю Каррильо получил от Энрике письмо, в котором король выражал искреннюю надежду, что новобрачные будут теперь гореть в аду. И без обиняков объяснял, почему. Епископ не решался показать Изабелле или Фердинанду послание Энрике, пока не пришло еще одно послание из Рима – Фердинанду, от самого папы. Ужас обуял Фердинанда при одной мысли о неизбежных теперь муках ада. Их брак был – недействителен! Да что там «недействителен»! Он греховен в самой последней и тяжкой степени! За этим вполне могло последовать отлучение от Церкви.
Каррильо стоял с письмом папы в руке и смотрел, как Фердинанд крушит все, что попадалось под руку в покоях замка Виверо, где они проводили с Изабеллой медовый месяц. Как же можно было так опозорить
Каррильо не мешал буйству семнадцатилетнего принца и только молил Бога, чтобы мальчик скорее понял, что грех грехом, а политика – политикой. И средства, которые приходится порой использовать, как бы это сказать помягче… И еще молил старый епископ, чтобы не обнаружилось его собственное участие в этом деле.
Епископ сам объявил ужасную новость Изабелле. Она взяла письмо папы, увидела в нем все главные слова – «consanguineus», «inritum», «incestus» [173] – отдала обратно. Смертельно побледнела. И попросила позвать Фердинанда. Каррильо тактично вышел, оставив письмо на столе.
Принц с испугом смотрел на жену – смертельно бледную, растерянную, уничтоженную.
И вдруг на его глазах в ней стала происходить перемена. Губы сжались, взгляд стал темнее, строже.
Она подошла к нему. Совсем близко. И неожиданно нежно и страстно коснулась губами его губ. Юный муж был ошеломлен. Он ожидал истерики, слез, а она… улыбнулась.
– Нас соединил Тот, кто выше папы, – сказала его молодая жена с непреклонной решительностью, какой он в ней и не подозревал. И тогда Фердинанд понял: сильнее – она.
Так они и жили в грехе и в грехе родили дочь Исабель. Только тогда, когда папой стал Сикст VI, дело Фердинанда и Изабеллы было рассмотрено вновь. И булла, делавшая их брак законным, наконец издана.После свадьбы они месяцами жили то у Каррильо, то в других замках кастильских мятежных дворян. И, что было унизительнее всего, – за чужой счет. У них совершенно не было никаких доходов. Энрике не давал Изабелле получать подати с городов, оставленных ей в наследство отцом. Так продолжалось до 1474 года, когда Провидение вмешалось опять. Снова оно было явно на стороне Изабеллы.
После охоты в лесу под Мадридом Энрике почувствовал себя плохо и скоропостижно скончался, не успев даже ничего понять. Утром 13 декабря 1474 года его похоронили, а после полудня уже сняли траур и короновали в Сеговии нового монарха – Изабеллу, королеву Кастильи и Леона. Перед коронацией королева долго исповедовалась своему новому духовнику, приору Сеговии Томасу Торквемаде.
Аутодафе – сожжение книг инквизицией.
С испанской картины XV векаСевилья. Ключ
Невысокие, с круглыми кронами апельсиновые деревья в зимней Севилье были усыпаны плодами. Их посадили еще мавры, и деревья росли везде. Даже в еврейском квартале – худери́и [174] , что, словно ища защиты, прилепился к красной зубчатой цитадели Альказар.
Плоды срывались с веток, падали на булыжную мостовую и разбивались На улицах стояли лужи ароматного сока.
Небольшая кавалькада из пяти всадников выехала из высоких деревянных ворот Альказара и направилась прямо к колокольне Ла Гиралда. Выгибали крутые шеи и фыркали нервными ноздрями «арабы», мерно цокал по камням площади уверенный, словно ему принадлежал мир, вороной першерон короля. Среди всадников – отлично сидящая в седле, богато убранная медноволосая женщина. Она выглядела прекрасно, хотя и была немного бледна: ее вдруг одурманил крепкий аромат апельсинов – раньше она его не замечала, а сейчас могла поклясться, что он в этот зимний вечер – совершенно особенный.
Подступила дурнота. Изабелла старалась держать себя в руках, и ее любимец, высокий серый «араб» Эль Чико, словно чувствуя состояние хозяйки, двигался особенно осторожно. Все, кроме королевы, были вооружены. Двое мужчин, знавших о новой беременности королевы, бросали на нее беспокойные взгляды. Один был король Фердинанд, другой – ее исповедник, Томас Торквемада. Супруги мечтали о наследнике, а его вот уже восемь лет все не было, одни дочери.
Колокольня Ла Гиралда строилась когда-то маврами как минарет и, чтобы муэдзин мог быстрее добираться до ее верха, внутри вместо ступенек была устроена наклонная кирпичная дорога, достаточно широкая для всадника.
Поднявшись по ней, королева и ее спутники спешились на специальной площадке, оставили коней слугам и остановились на самом верху. Было прохладно и ветрено, но Изабелла почувствовала себя намного лучше – здесь не пахло апельсинами. Она подошла к перилам. Внизу лежала Севилья, один из самых любимых ее городов – один из первых, что присягнул на верность ей, юной тогда королеве. Зеленовато-коричневая лента Гвадалквивира, словно щедрой рукой рассыпанные пригоршни домов. Над городом поднимались дымы от очагов. Вид – чудесный, умиротворяющий. На минуту она даже забыла, зачем они здесь.
– Это как раз то, что я и желал показать вашим величествам, – раздался за спиной голос настоятеля доминиканского монастыря Алонсо де Охеды. – Вон там, позади Альказара – в основном живут converso. – Справа от Изабеллы взметнулся широкий коричневый рукав грубой шерстяной рясы, заканчивающийся грозно направленным вниз перстом.
Она видела. Она все прекрасно видела. И у нее сразу испортилось настроение. И пришла тревога, и заныло под сердцем – как всегда в минуты неясной, неосознанной опасности. Панорама Севильи более не казалась умиротворяющей.
– Теперь вы сами видите. Это – город еретиков и заговорщиков. Они только и ждут, чтобы вонзить нам в бок те длинные ножи, которыми они закалывают агнцев на свою бесовскую Пасху. Они лгут на исповеди! Они скорее пойдут за советом к раввину, чем к священнику! Они постятся на свои иудейские праздники! И вот – смотрите! – еще одно подтверждение ереси: эти «христиане» соблюдают субботу!
Действительно, над худерией, где жило большинство севильских выкрестов, поднималось намного меньше дымов, чем над другими районами Севильи.