Легенды и мифы мировой истории
Шрифт:
Он опять вздохнул: вот этот же текст ему придется писать сегодня еще шесть раз, но таков порядок! На доске над иудействующим converso совершалось обычное и привычное. Все шло по плану.
«Стадия вторая. Вода из сосуда с носиком, дозирующая ее поступление, изливается на лицо испытуемого, накрытое материей, с высоты (Луис прищурился, чтобы оценить расстояние) двенадцать – пятнадцать дюймов. Вследствие наполнения водой живот испытуемого увеличился вдвое.
Стадия третья. Поступление воды прекратилось. Ткань с лица убрали с целью дачи испытуемому возможности сделать три вздоха (согласно инструкции Супремы) и с тем, чтобы он мог выразить раскаяние в содеянном.
Стадия четвертая. Раскаяния не последовало. Испытуемый заявляет, что невиновен. Наблюдается сильное побледнение лица и конечностей. Неукротимая дрожь, переходящая в конвульсии.
Стадия пятая. Процедура повторена.
Стадия шестая. Испытуемый после трех вдохов продолжает упорствовать, настаивая, что невиновен…»Луис взглянул на испытуемого: странно, обычно такие старики признаются во всем уже после второй стадии.
«Стадия седьмая. Процедура повторена.
Стадия восьмая. Испытуемый признал, что:
распространял иудейские
соучаствовал в распятии христианского ребенка в деревне Ла Гардия,
использовал кровь вышеупомянутого ребенка для отправления иудейских ритуалов, направленных на разрушение христианства…
Раскаяние в содеянном: полное.
Заключение. Имена сообщников не были названы, передача светским властям для „послабления“ [166] и последующего аутодафе не представляется возможной по причине внезапной смерти испытуемого, что служит дополнительным доказательством его вины.
Постановлено: во время „акта веры“ аутодафе 3 августа 1491 года от Рождения Господа нашего Иисуса Христа предать огню чучело преступника, бывшего врача Самюэля Меламеда, полностью сознавшегося в тайном иудействовании».
ПодписьФердинанд вошел в шатер к жене и дочерям. Он был мрачен.
– Было уже слишком поздно, Изабелла…
Она поняла. Побледнела. Ничего не сказала.
И вдруг заметила странную улыбку на губах своей самой красивой дочери – Хуаны. Забеспокоилась. Ей показалось, что она где-то уже видела очень похожую улыбку. И почему-то стало страшно. А девочка словно смотрела на кого-то рядом с изголовьем сестры и улыбалась.
– Кому ты улыбаешься, дитя мое?
– Вот ей… – Хуана протянула руку в направлении изголовья сестры. – Она смешная и немного страшная. Стоит рядом с головой Исабель и строит мне рожи. И говорит, что Исабель умерла. Она правда уже умерла? Хорошо. Теперь вы будете любить только меня.
Она не выдумывала. Она озорно высунула язык, дразня этого кого-то . Отец, занятый своими мыслями, не обратил внимания, а мать – похолодела. И не столько от слов дочери, сколько от того, с каким знакомым выражением лица они были произнесены.Безумная мать
Никто в Кастилье, глядя на серьезную девочку, вечно сжимавшую в бледных пальцах часослов, не мог и подумать, что это – будущая королева Изабелла Кастильская, которая принесет Испании Золотой век. Об этом знал тогда только Бог.
Ее отец, из рода Траста́мара, Хуан II, в жилах которого текла и английская кровь Ланкастеров, стал королем в совсем еще нежном двухлетнем возрасте после неожиданной смерти отца. И тотчас же бароны начали кровавую драку за престол. Его матери, Катарине Ланкастерской, пришлось проявить огромную изворотливость и дипломатичность и приложить невероятные усилия, чтобы все-таки сохранить за сыном трон. Но и удача была на его стороне – ведь мальчик вынужден был расти, постоянно скрываясь от дворян, которые с удивительным упорством покушались на его существование.
Потом не стало и матери, и тогда в жизни подростка короля появился этот злой гений, «благородный камердинер» Альварес де Лу́на. Этот придворный по возрасту годился ему в отцы и был невообразимо уродлив – низкорослый, почти карлик, с черно-синими зубами и редкими рыжеватыми волосами, сквозь которые просвечивал шишковатый череп и которые он, однако, отращивал до плеч.
Лоб у Лу́ны был огромный, а глаза маленькие и так глубоко посаженные, что казались черными. Они редко отражали свет. Луна был нечеловечески хитер. И если бы не он, то после смерти матери Хуану не только не быть королем, но и, вполне вероятно, вообще не быть в живых. Гранды ненавидели его, но почему-то один за другим или умирали, или вынуждены были спасаться в соседних королевствах. Или же добровольно отказывались от «гонки за престол», справедливо полагая: связываться с де Луной – слишком опасно.
Король же вырос и с удовольствием проводил время на охоте и в пирах, полностью оставив де Луне ненавистное ему, непонятное и нудное дело управления Кастильей. А тот совершенно перестал церемониться с дворянами, и убивал их уже без всякой видимости благовидных предлогов, и конфисковывал их богатства и земли, пополняя тем кастильскую казну, которую уже считал своей.
Вскоре он женил короля на юной, молчаливой Марии Наваррской. Она умерла молодой, родив королю сына Энрике. К тому времени дворянство как «ресурс пополнения королевской казны» совершенно истощилось, а роскошь, к которой уже пристрастился де Луна, требовала постоянного прихода, и некоронованный король Кастильи стал смотреть по сторонам в поисках нового ресурса.
Хуану исполнилось 37 лет, но его зависимость от злого гения Альвареса де Луны с годами совершенно не уменьшилась, а как раз наоборот. Все дела по-прежнему шли через де Луну, и уродец довольно махал своему подопечному из окна замка, когда беззаботный король с неизменным соколом на перчатке выезжал на охоту в Эль-Базаинский лес. Король обожал этот лес, соколиную охоту и лошадей.
Невесту для овдовевшего короля де Луна присмотрел с богатым приданым – принцессу из соседней Португалии, нежную семнадцатилетнюю красавицу Исабель.
И вскоре понял, что стареет, ибо на этот раз его нюх на людей – подвел. Исабель привезла с собой несколько сотен португальских слуг, огромную кровать с балдахином, которую надрывно тащили через две страны полсотни мулов, и убедила короля, который по возрасту ей в отцы годился, что спать они отныне будут вместе – в одной спальне (с покойной королевой у Хуана опочивальни были разные), на этой кровати, так как в его бургосском замке она страдает от холода.
Вот так красивая девочка стала принимать решения самостоятельно. А потом не замедлила показать острые белые молодые зубки самому Альваресу де Луне. Однажды, когда он, по обыкновению запросто, без доклада, пошел поговорить с Хуаном, португальские стражники юной жены короля закрыли перед ним дверь в королевские покои, заявив с противным своим жужжащим акцентом, что пускать не велено НИКОГО. Так ведь и не пропустили высоченные архаровцы!
Она играла с огнем. Так он ей об этом и прошипел потом в нежное ушко – прямо в церкви, во время мессы, брызгая слюной из гнилозубого рта: «Я устроил этот брак, маленькая сучка, я его и разрушу!» Он был намного ниже ее ростом, и девчонка бросила на него взгляд свысока, словно он, магистр ордена Сантьяго, которому служили сто тысяч вассалов и принадлежали шестьдесят деревень Кастильи, был какой-то цикадой на листе!
Он совершенно потерял самообладание, и это заставило его делать ошибку за ошибкой. Конечно, не стоило выбрасывать из окна бургосского замка прямо на булыжники улицы аудитора, которого король прислал для подсчета и проверки своей казны, да еще и во время Пасхальной недели…
Это убийство стало, как говорит мавританская пословица, «последней соломинкой, что переламывает хребет навьюченному верблюду». Кастильское дворянство обратилось к королю и королеве с петицией и пригрозило мятежом. Одновременно по Кастилье начали ходить слухи, что Альварес де Луна по ночам готовит странные зелья из сушеных змей, и приворожил он короля именно ими.
Другие, озираясь, рассказывали самым доверенным, что мерзкий колдун совратил короля Хуана еще в детстве, когда
Его везли к месту казни в деревянной клетке. А он пристально смотрел на бургосскую толпу, словно выискивал кого-то. Люди поворачивались к нему спиной и шептали молитвы.
Королева и король сидели на специально выстроенном помосте под балдахином совсем недалеко от эшафота. Похожий на сморщенную обезьяну де Луна посмотрел на королеву – пристально, без всякого волнения или страха. И громко крикнул с помоста сорокасемилетнему королю: «Прощай, мой малыш!» Палач взмахнул топором. Брызнуло во все стороны красным. И толпа словно единой глоткой выдохнула ужас.
Король закрыл лицо руками и зарыдал. Исабель же сидела прямо и как будто окаменела. И всем был заметен ее округлившийся живот.
В это время ее двухлетняя дочь Изабелла спала в своей детской, раскрасневшись во сне, сосала пухлый кулачок и, естественно, не подозревала, как все то, что происходит на бургосской площади, изменит вскоре ее жизнь.
Только дома беременная королева заметила, что на ее кружевной воротник попала крошечная капля его крови. Но не придала этому никакого значения: враг был повержен, муж принадлежал теперь только ей.
Через несколько месяцев она родила здорового мальчика Альфонсо. При наличии двух братьев – Энрике, сына короля от первого брака, и теперь вот Альфонсо – шансов на кастильский престол у маленькой Изабеллы не оставалось никаких.
Казалось бы, жить теперь молодой семье да жить, но с самого дня казни Альвареса де Луны король впал в смертельную тоску. Ни дюжина лучших соколов, привезенных по заказу королевы из самого Дамаска, ни любовь красавицы жены, ни рождение здорового сына не улучшили его состояния. Доктора не могли понять, что происходит. Внешне никакой болезни у Хуана не наблюдалось. Но старели на конюшне его прекрасные жеребцы, жирели без дел его егеря: король больше не ездил в Эль-Базаинский лес. И приказал устроить себе спальню, отдельную от жены, и проводил все время в молитвах. Худел, чернел, и однажды утром камердинер нашел его в постели мертвым. Всего на год пережил король де Луну.
Кастильским королем стал старший сын Хуана – Энрике, а вдовствующая королева, по обычаю, должна была удалиться с младшими детьми от двора. Хуан II оставил жене и ее детям приличное состояние, чтобы они ни в чем не нуждались, но Энрике выделил им только то, что считал нужным, и роскошествовать уже не приходилось. Но даже не это стало вскоре самым страшным.
Для жительства королеве отвели неприветливый городок Аревало с небольшим мавританским дворцом и серым замком. Город на многие мили окружали только поля, овечьи пастбища и виноградники.
Замок Аревало был построен прямо над узкой быстрой рекой Адаха, и в его покоях постоянно слышался шум воды. Именно там, однажды ночью, мать вошла в спальню своей пятилетней дочери, растормошила ее и спросила встревоженно:
– Изабелла, прислушайся хорошенько. Что ты слышишь?
Заспанная Изабелла села на кровати. Как ни прислушивалась она, до ее ушей доносился только шум реки и далекое блеяние овец.
– Река шумит…
– Шумит? – Глаза матери наполнились ужасом. – Шумит и все время шепчет: «Альварес де Луна». Слышишь? Вот сейчас опять: «Альварес де Луна». – Она вдруг резко встряхнула дочь: – Вот опять! Неужели не слышишь?!
Мать казалась очень сердитой, и Изабелла в испуге заревела. Но врать не стала. Не слышала она ничего, кроме шума воды.
А Исабель подняла на ноги среди ночи всю челядь и приказала немедленно укладывать вещи, грузить мулов и перебираться из этого проклятого места и от реки во дворец.
Во дворце, однако, королева не только продолжала слышать имя своего врага. Он стал приходить к ней и сам. Ее беседы с де Луной и мертвым мужем будут продолжаться после этого еще долгие-долгие годы, пока в 1496 году она не умрет в Аревало безумной затворницей. Она так и не узнает ни о смерти своего сына Альфонсо, ни о том, какой великой королевой Кастильи станет ее дочь. И никто никогда не узнает, о чем были ее беседы с мертвецами – королем Хуаном и с ужасным Альваресом де Луной…О происходящем в Аревало Энрике узнал не сразу, но в конце концов, через несколько лет, приказал привезти своих сестру и брата по отцу жить при его королевском дворе. На это он имел свои причины. У его вассалов появлялось все больше оснований ненавидеть своего короля. Поскольку дети были прямыми наследниками короля Хуана и королевы Португалии Исабель, недовольные Энрике бароны вполне могли попытаться посадить их на престол вместо него. Поэтому он решил держать детей на глазах у себя во дворце: так грандам было сложнее использовать их в заговорах и интригах.
Узнав каким-то образом о неминуемом отъезде детей или почувствовав его (никто ей не говорил об этом, опасаясь ее реакции), мать выла и билась в рыданиях трое суток.
Изабелла запомнила тот свой отъезд. Она помнила, как оглянулась, и у нее сжало сердце: позади их возка на дороге клубилась красная пыль, и в ее облаке бежала простоволосая женщина в синем платье. Изабелла заколотила по стене возка, требуя, чтобы возницы остановились, но просвистел хлыст, и лошади побежали еще быстрее. Альфонсо ревел, она кусала губы. Дочь аревальского алькальда Беатриса де Сильва на жестком сиденье крепко прижала к себе детей и дрогнувшим голосом сказала, что надо быть сильными, что так – хочет Бог.
Оставленная мать, выбившись из сил, упала на колени в дорожную пыль и кричала что-то вслед своим детям. Наконец к ней подбежали слуги, подняли ее, обессиленную, обмякшую, и повели под руки назад – туда, где в летнем оранжевом мареве дрожали дворец и башни Аревало. Изабелла смотрела, как они медленно уменьшались, пока не исчезли совсем.
О чем так отчаянно кричала им тогда мать? Этот вопрос мучил ее потом всю жизнь.Брат Энрике
Во время долгой дороги Беатриса де Сильва с горечью думала о том, как было бы хорошо, если бы можно было ослушаться и не везти детей ко двору. Неподходящим для детей местом был двор короля Энрике.
Первая супруга короля, Бланка Наваррская, сама потребовала развода после многих лет бездетного брака. Королева обвинила мужа в импотенции и, по-видимому, сумела это доказать, иначе развод не состоялся бы. Король совершенно не горевал. Он или уезжал на долгие охоты в Эль-Базаинский лес (в этой страсти он походил на отца!), или проводил хмельные ночи в бургосском дворце со случайными друзьями – поэтами, нищими кабальеро, и даже егерями и доезжачими. Здесь, развалясь на парчовых подушках, в шальварах и кафтане, он потягивал ароматный кальян, наблюдая за чувственными танцами пажей, переодетых в гитан и андалузиек.
Потом король опять женился. Возможно, надеялся, что во второй раз ему повезет больше. Португальская принцесса Хуана, родственница безумной Исабель, тоже была красавицей, но нрав имела совсем иной – полная жизни кокетка, любительница самых разнообразных увеселений, она находила добродетель невыносимо скучной. И жизнь словно подыграла ей.
Первая брачная ночь короля – дело серьезное и государственное. По обычаю и по закону Кастильи, молодые удалялись на королевское ложе с балдахином, опускали занавеси, но при этом, как предписывал закон, оставляли открытой дверь, а за ней толпой стояли самые приближенные придворные, ожидая момента, когда из-за занавесей высунется рука с рубашкой или простыней, на которой – доказательство: кровавое пятнышко нарушенной девственности. Только тогда брак считался вступившим в силу.