Лекарка поневоле и 25 плохих примет
Шрифт:
Мы с Шельмой легли спать ещё затемно, а я подумала, что нужно сколотить себе кровать. Лана всегда спала на печи, а бабка — у окна, хотя зимой могла и на печь взобраться, косточки погреть. Тогда внучке доставалась постель. По местной традиции кровать покойницы сожгли сразу после смерти — чтобы отпугнуть чужого духа от мёртвого тела. Уж не знаю, какая за этим стояла логика, вряд ли даже очень непритязательный дух вселился бы в соломенный матрас или поеденный жучками подголовник, но факт остаётся фактом: теперь в избе осталось лишь одно спальное место, крайне
Гамак, что ли, повесить во дворе? Так там меня какая-нибудь местная пакость сожрёт и не подавится…
В общем, я долго ворочалась, слушала мурчание Шельмы и уснула с трудом, однако стоило только впасть в жаркий сон, как в дверь раздался тревожный стук.
Я продрала глаза и наконец поняла, почему в поликлиниках некоторые врачи принимают с 10.15 до 12.45 только по понедельникам. Установить, что ли, такой же график?
Всё равно не платят ни шиша!
— Ланка! Ланка! Открывай! — завыли из-под двери.
Горестно вздохнув, я слезла с печи, утёрла вспотевший лоб и почесала шею, которую щекотали прилипшие к влажной коже кудрявые волоски. Ладно, может, целительница и не зря утягивала свою роскошную шевелюру в косу или тугой узел на затылке.
Распахнув дверь, очень вопросительно, но не очень доброжелательно уставилась на немолодую неопрятную женщину.
— Ланка, тут дело-то какое. Беда у нас приключилася, — залепетала она, фальшиво улыбаясь. — Матери спину-то защемило, аж всю бедняжку перекорёжило…
И голос-то какой заискивающий! Неспроста!
Порывшись в воспоминаниях Ланы, я вспомнила и дочь, и её мать — самую вредную и противную деревенскую бабку с говорящим прозвищем Сокалиха. Нет, эти две красотки пусть лечатся молитвами к Солару, прикладыванием подорожника и уринотерапией.
— Ах, какая печаль. Ну, пусть выздоравливает! — не особо искренне пожелала я и начала закрывать дверь.
— Ты б сходила к ней, помогла бы, а? — настойчиво попросила Сотта.
— Пожалуй, откажусь, — ответила я. — Кстати, ваша мама мне ещё двести сорок арчантов задолжала за зелья.
— Совесть-то у тебя есть? — вдруг перешла в наступление Сотта. — Человеку плохо!
— Совесть у меня есть, и она не позволит торговать подпорченным зельем. В отличие от вашей матери, продавшей мне червивое мясо.
— Ой, ну разок и продала, тоже мне катастрофина!.. — всплеснула руками Сотта. — Можно подумать, ты потравишься! Нобларину-то благородную из себя не строй! Ты ж магичка, тебя хоть помоями корми — ничего тебе не сделается!
От такой незамутнённости у меня аж вера в людей пошатнулась и чуть не рухнула со всей высоты моего жизненного опыта. Честное слово, с таким беззастенчивым хамством всего пару раз в жизни сталкивалась и до сих пор не могла поверить, что люди вот такую дичь на серьёзных щах способны нести.
Может, деревня всё-таки стоит на месторождении каких-то редких газов, испарения которых вызывают массовый кретинизм?
— Маме вашей скорейшего выздоровления, — с каменным лицом проговорила я. — А если вы хотите получить медицинскую помощь,
Сотта набрала воздуха в грудь, но я решила не рисковать барабанными перепонками и просто захлопнула дверь у неё перед носом.
Поголосив какое-то время, она наконец убралась восвояси, а я за неимением вина напилась колодезной воды и всерьёз задумалась о будущем. Долго я в этой деревне не протяну — однозначно кого-нибудь задушу, поэтому нужно брать руки и делать ноги.
После ухода Сотты уснуть уже не получилось, да и время перевалило за полдень.
Взяла и в сердцах наварила обезболивающих, кроветворящих, слабящих и крепящих отваров — всего самого ходового и привычного для Ланы. Пирожки-антидепрекуси уложила в один куль, кое-какие закуски — в другой, и по вечернему солнышку выдвинулась к старенькой наставнице Ланы делать то, что она сама должна была сделать ещё полгода назад — нажаловаться и посоветоваться.
Из мешка сообразила подобие рюкзака-сидора, а с собой взяла пустую корзину покрепче и подстилку — для Шельмы.
Киса была абсолютно счастлива. Она бежала по утоптанной дороге впереди меня, радостно подпрыгивая, топорща хвост и одновременно прихрамывая то на больную, то на здоровую ногу — от переизбытка чувств. Пятнистые круглые ушки локаторами вращались в разные стороны, а шкодливые глазищи так и выискивали, чего бы вокруг закогтить и схарчить. А если не схарчить, то хотя бы убить и размазать по земле тонким слоем.
В целом, я кисины эмоции полностью разделяла.
Долгая прогулка пошла на пользу — к приходу в другую деревню проблемы уже не казались такими уж огромными, и наконец отступило ощущение, что я медленно двигаюсь по конвейеру в сторону гигантского пресса, готового меня раздавить.
Как говорится, жизнь говно, но мы с лопатой. Будем удобрять мечты!
Примета пятая, новоявленная: бесить человека со скальпелем в руках — к новым дыркам в организме
Бабку Грису хорошо знали во всех окрестных сёлах. Крепкая, абсолютно седая целительница давно разменяла девятый десяток, но бодрости в ней было столько, что молодёжь позавидует.
Вот я чем старше становлюсь, тем опаснее для меня лежать. Иногда так хорошо лягу, что хоть потом не вставай. Это я не к тому, что Ленин, может, и не умер, а к тому, что бабка Гриса — большая молодец, как-то умудряется подниматься по утрам, несмотря на возраст.
Подходя к аккуратному побеленному домику, обосновавшемуся в цветущем саду, я приметила разные сорта кустарников и трав — от самых обыкновенных, в изобилии растущих на любой лесной полянке, до редчайших, таких как лучанник, звёздная капель и танатник. Последний имелся и у Ланы, а вот где старушка добыла первые два — большой вопрос.