Лекарка поневоле и 25 плохих примет
Шрифт:
— Шельма, иди сюда! — подозвала я заинтересовавшуюся грядками кису.
Она пригнулась, оттопырив пятнистый зад, и явно собиралась атаковать сочный зелёный кустик огнецветника, но стоило ей только приблизиться к цели, как из зарослей на неё спикировала огромная тень и клюнула прямо в незащищённую пятую точку. Подскочив с обиженным мявом, Шельма дала дёру в мою сторону.
— Вот есть дикая собака динго, а ты — дикая кошака бздинго, — рассмеялась я, глядя на заныкавшуюся у меня между ног кису.
Мимо на бреющем полёте проскользил большой малахитовый попугай, явно довольный произведённым
— Трр-рр-равки не трр-рр-рожь, тварр-рр-рь! — выдал он, вольготно располагаясь на верхней кромке забора.
Пять-шесть лет назад, когда Лана проходила обучение у наставницы, попугая у той ещё не было, как, впрочем, и грядок с лучанником.
Шельма, осмелев под защитой моего подола, с рычанием выползла наружу и грозно вздыбила шерсть на холке. Однако матёрый попугай не впечатлился, распахнул острый изогнутый клюв и показал розовый язычок, а затем пророкотал:
— Крр-рр-риворр-ррукий хрр-рр-ренодёрр-рр! Грр-рренки берр-р-реги!
Теперь я узнала знакомые интонации. Ясно, значит, у бабки Грисы появился пернатый охранник, оттого грядки-то и расцвели.
Солар уже клонился к горизонту, и по воздуху плыли ароматы сдобы из соседних домов. Я подхватила кису под пятнистый бок, чтобы она ничего не учудила, подошла к входной двери и хотела постучаться, но она сама распахнулась прямо перед моим носом.
— Ланка? — удивлённо вопросила старая целительница. — Ты, что ль, по грядки мои повадилась?
— Нет, что вы, — заверила её. — Это просто Шельма в них случайно забрела.
Предъявив ей свою новообретённую питомицу, дождалась приглашения и вошла в ладную, пропахшую лекарственными травами избу.
— Питомица — это хорошо, это дело, — одобрительно покивала наставница. — Натаскивай её на то, чтоб грядки защищала. А то ведь всё сопрут! Выкопают! Сквалыжники неблагодарные! Примета у них такая есть, вишь ли, что саженец лучше прирастётся, коли с чужого огорода спереть. А я скажу, что другая примета должна быть: «Ежели у соседа чего украл, то это к выбитым зубам». Вот это добрая примета. Проверенная.
— Что, воруют с грядок? — удивилась я, а затем вспомнила, как покойная бабка Ланы с лопатой гоняла какого-то пацанёнка, который пытался вырыть недавно посаженную сливу.
Бабушке саженец подарил какой-то проезжий эстренец, то ли по доброте душевной, то ли по старой памяти. Очень она над этим деревцем тряслась, но оно росло чахлым, несмотря на все усилия.
— Совсем стыд потеряли! — пожаловалась наставница. — Ужно я им и так и сяк объясняла, ничего не слухают. Тепереча жди, к тебе пожалуют, я-то их боле лечить не сподоблюсь. Приехали, понимаешь, давеча с Юга четыре семьи. Наглые, шебутные, ленивые, вороватые. Толку с них чуть, а гонору… Староста уж стонет. Работать-то они не рвутся. Морячники, что с них взять… Знай только на берегу сидят трындят, а как горбатиться от зари до зари — так это не про них.
— Бабуля покойная морячников тоже не любила, — дипломатично согласилась я.
— А ты чего пожаловала-то? Столько лет носу не казала, а тут явилася… — подозрительно сощурившись, посмотрела на меня наставница.
— Посоветоваться, — честно призналась ей. — Совсем я запуталась, бабули в живых нет, осталось только на вашу мудрость и опыт полагаться.
Лесть
— Вона как запела, девка. Ну хоть посоветоваться мозгов хватило, а то слушаю молву об тебе да дивлюсь: моя ли это Ланка с Грегом спуталась, едва только остыли последние угольки от бабкиной кровати?
— Влюбилась, — покаялась наставнице, — а он мудаком оказался.
— Потому-то и надо замуж сначала выходить, а уж потом всё остальное! — наставительно подняла она в воздух скрюченный указательный палец с распухшими суставами.
— А лучше было б, если б я с этим мудаком жить осталась? Так хоть понятно, чего он стоит…
— И то верно, — неожиданно легко согласилась она. — Но ты сама дура — надо было хоть пригрозить травануть его, чтоб слухи не распускал, поганец.
— Кха-кха, кхак-то в голову не пришло, — закашлялась от неожиданности я.
— А зря. Мужиков надо в узде держать, чтоб не трепались почём зря. А я тебе на кой сдалась? Какой тебе нужон совет?
— Селяне совсем оборзели, — вздохнула я. — За лечение не платят, разговаривают через губу, задолжали уже кто по сто арчантов, кто по двести. А ведь я за приём недорого беру...
— Так бери дороже, — хитро усмехнулась старушка. — Чем дороже лечение, тем сильнее ценят врачевателя. Будешь их по десять арчантов оперировать — плюнут в рожу, что шов кривой. Станешь ломить по сотне за осмотр, начнут разговаривать с почтением. Таков закон. Оперируя за гроши, ты гнёшь спину так же, как остальные, а гребя денежки ни за что да плюя в потолок — в одночасье становишься важной персоной.
— Но это как-то... подло.
— А какая разница? Любить тебя ни при каком раскладе не будут, а так хоть на хлеб с маслицем хватит.
— Но они же не настолько богаты, чтобы...
— Ты чужие деньги-то не считай, неблагодарное это дело. Поговорку знаешь? Кто ходит да прибедняется, тот меньше всех нуждается! Никто тебе не мешает по желанию и бесплатно помочь, от особого расположения. Только сама скумекай, что одно дело одарить десятью арчантами и другое — сотней. Ужно как-то посолиднее, согласись? Опять же, кто мешает армаэсцам относиться к тебе с почтением? Вели бы себя как люди и жили бы благостно, а так — кто говном кидается, тот пусть в нём и ковыряется. Я взаместо тебя этих голубчиков приму, чтоб они разницу-то почуяли. Или хочешь — ко мне переезжай. Старая я стала, мне помощь по дому лишней не будет. Заклинанья-то какие-никакие ещё помню, а вот травки уже путать начала, особливо схожие ежели.
— А я как раз зелий принесла разных. Думаю: может, возьмёте про запас? Нечем мне за следующий налог платить, а деревенских староста подговорил меня игнорировать — он на меня давит, чтобы я за Дрогима пошла.
— Да неужто? — хмыкнула наставница. — Этот Дрогим всю жизнь был ни говно, ни пряник, нечего за него идти.
— Он к лоузе пристрастился. Вот староста всем и запретил мне платить. Решил, что я от безысходности пойду за Дрогима и вылечу его.
— Вот ведь сявый хлыщ! Ишь чего удумал! Такую красотку — и Дрогиму-жевуну в жёны? Перебьётся! Хотя… мож, сходила бы. Жевуны-то долго не живут, через годик вдовой станешь, всё налога меньше платить.