Лекарка поневоле и 25 плохих примет
Шрифт:
А здесь придётся остаться и смотреть… и лечить…
Задумавшись, я чуть не забыла обезболить, но вовремя опомнилась.
Дрожащей рукой вывела на липкой коже знак. И если бы этот детина чирьястый не дёрнулся в самый последний момент, получилось бы с первого раза. Но он пьяненько гыгыкнул и повернулся ко мне, растянув губы в дебильной улыбке:
— Ты мне делаешь щекотно!
— Могу сделать больно, — любезно предложила я. — У нас медкабинет высоких стандартов — все медики трезвые и готовы исполнить любой каприз за ваши сто арчантов.
— Но приём стоит только восемьдесят!
—
Суеверные полуденники любят приметы? Вот проверенная: бесить человека со скальпелем в руках — к новым дыркам в организме.
Я икнула для храбрости и ткнула кончиком скальпеля прямо в зеницу чирья.
Знаете, иногда бывают такие моменты, когда ты вдруг осознаёшь очевидные истины. Например, что изюм — это сушёный виноград, каперсы — бутоны цветов, а маслины и оливки — один и тот же плод.
Вот и я сейчас внезапно осознала, зачем медики носят халаты или фартуки.
Кровь вперемешку с гноем брызнула в разные стороны, окропив и меня, и девственно белую стену.
— Одну минутку, — выдавила я, развернулась на пятках и пулей вылетела в сад.
Там, согнувшись пополам, я навсегда рассталась с вечерней трапезой и иллюзиями касательно моего попаданства. Присыпав место внезапного озарения землёй, я дошла до колодца, чистой рукой умыла лицо, прополоскала рот, затем крепко сжала скальпель и вернулась.
Те же лица, акт третий.
Изо всех сил стиснув зубы и отчаянно икая, свою работу я доделала и получила за неё расчёт — восемьдесят гнойно-кровавых арчантов с запахом застарелого перегара.
Пока я застирывала платье и отмывала стену, на улице стемнело.
— Пошто пойдёшь на ночь глядя-то, а? Оставайся, — ласково предложила наставница. — Подсоби немного старухе, хоть подмети избу-то…
Я собрала половички и вытряхнула их в саду. Подмела. Помыла полы. Протёрла пыль. Очистила от копоти чайник. Перемыла все горшки. Напоила Шельму водой. Обобрала созревшие плоды орешника. Сварила вкуснейшую ореховку… и только после этого успокоилась и перестала икать.
Вообще, ореховка мне ужасно нравилась. Молодые орехи собирали прямо с куста, варили в молоке или воде и добавляли немного мёда. И не фундук, и не нут, и не миндаль — нечто среднее, нежное и при этом сытное. Вроде бы полуночники её не ели, считая едой для бедняков, но лично я такого никогда не пробовала и буквально влюбилась в новое блюдо, одинаково вкусное как в горячем, так и в холодном виде.
— Ох, уважила старуху, — довольно посмотрела на результаты моих трудов наставница. — Оставайся, а? Всё веселее вдвоём.
— Я подумаю, — дипломатично ответила ей, не желая отказывать в лоб.
Нет уж, соседствовать я больше ни с кем не стану — пожила уже, спасибо! Хватило впечатлений на три жизни вперёд.
Когда на небе показалась луна, я вышла в огород и полила грядки с ночными цветами. Они благодарно блестели каплями воды в лучах луны, чаруя необыкновенной красотой.
Странный мир этот Довар. Никак не могу понять, нравится он мне или нет.
Шельма составила мне компанию, а попугай, судя по всему, спрятался
С лунным светом по деревне разливалось умиротворение. Тёмные избы с закрытыми ставнями казались уснувшими. Птицы перекликались где-то совсем далеко. На молчаливых деревянных крышах отдыхала ночь, а я нашла устроенный меж фруктовых деревьев настил и легла, разглядывая чужие звёзды.
Нужна цель. Нужен план. Нужны средства.
Пока что у меня не было ни одного, ни другого, ни третьего, но опускать руки рано.
Если бы не Шельма, я бы, может, двинулась к Разлому сразу. А теперь вроде как и не хотелось. Не тащить же её с собой в неизвестность? Но и оставлять страшно: как она без меня? И как я без неё? Жизнь с целыми половичками, непокусанными столами и непогрызенными углами — такая скучная. Лучше продержаться пару месяцев, пока она не подрастёт, подкопить денег, освоиться.
А дальше она либо начнёт вести себя прилично, либо заматереет и уйдёт в лес. Оставаться в Армаэсе надолго смысла нет, но и рвать когти прямо сейчас — тоже.
Для начала нужно собрать долги, заработать денег, подъесть припасы, сходить в город на разведку и заручиться рекомендациями от наставницы.
Вернувшись в избу бабки Грисы сильно заполночь, мы с Шельмой забрались на печку и уснули.
Примета шестая: ворованные саженцы лучше приживаются
После полудня к бабке Грисе заявился посетитель, староста Феурмэса. Это село было куда крупнее того, где жила Лана, поэтому и староста тут был куда масштабнее — еле в дверь вошёл, на ходу вытирая пот с высокого, переходящего в лысину лба.
— Ну и жарень… — выдохнул он вместо приветствия, не замечая меня.
Я уютно в обнимку с Шельмой развалилась на печке и всерьёз подумывала о том, чтобы сегодня с неё не спускаться. После вчерашних медицинско-бытовых подвигов тело налилось горячей усталостью, помноженной на исходящее от каменной кладки тепло.
— Вот доживёшь до моих лет, никакая жара тебе будет не страшна, будешь мёрзнуть даже летом, — в тон старосте отозвалась наставница, кутаясь в шерстяную шаль.
— Дак страшно так долго жить. В Кербенне, люди говорят, девка боевым магом стала. Куда мир катится, а?
— Девка?
— Агась. Из благородиев, из Болларов проклятых. Люди говорят, в штанах ходит.
— Ну что с них, с проклятых взять? Чай не просто так их прокляли… Солар ей судья, — хмыкнула бабка Гриса. — А ты чего припёрси?
— Да жена… Лютует, спасу нет. Я ей слово — она мне дюжину в ответ. Кричит… Ругается… — протянул толстяк и заискивающе спросил: — Я вот думаю: мож у неё это, как его… бешенство матки?
— Брешенство подкладки! — возмущённо ругнулась наставница, передразнивая. — Глаза б мои тебя не видели! А ты чего хотел, когда мать в дом приволок? Свекруха жену твою со свету скоро сживёт, до ручки довела. Ты глаза-то разуй, боров тугодумный! Тебе б приятно было, если б в твоём хозяйстве тебе на каждый сраный горшок устраивали сначала досмотр, потом выговор?