Ленька-активист
Шрифт:
— Да что это такое! — кипятился он. — Заставляют на этой «мове» говорить, которую никто не понимает! Это же издевательство!
На следующий день на заседании бюро я уже зачитывал докладную записку.
— Товарищ, — обратился я к нему с ледяной вежливостью. — Вы, кажется, не согласны с национальной политикой нашей партии? Вы считаете, что решения ЦК об украинизации — это «издевательство»? Вы не находите, что от ваших слов за версту несет тем, что товарищ Ленин называл великодержавным, черносотенным шовинизмом?
Парень побледнел. Он пытался оправдываться, говорил, что его не так поняли. Но было поздно. Его исключили с формулировкой
Так, одного за другим, за лето я избавился от пятерых самых активных троцкистов. Поводы были разные: пьянство, неуплата членских взносов, аморальное поведение, шовинистические высказывания. Все это было мелко, грязно… но эффективно. Мне нравилось в этот момент представлять себя хирургом, что по кусочкам удаляет опухоль, дабы спасти весь организм от заражения.
Лето было моим союзником. Большинство студентов разъехалось по домам, и мои действия не вызвали большого резонанса.
Но когда в сентябре начался новый учебный год, и студенты вернулись в аудитории, меня ждал неприятный сюрприз. Исключенные из комсомола троцкисты не собирались сдаваться и развернули против меня настоящую войну! Ходили по общежитиям, по группам, рассказывали, что я — карьерист, аппаратчик, прихвостень Сталина, который душит живую революционную мысль.
— Он устроил террор в ячейке! — кричали они. — Он преследует за инакомыслие! Товарищи, не молчите! Скажем «нет» бюрократии и зажиму критики!
Их агитация нашла отклик. Многие студенты, особенно первокурсники, еще не искушенные в аппаратных играх, начали роптать. В коридорах на меня косились, шептались за моей спиной. Чувствовалось, что ситуация накаляется.
Я понял, что в одиночку мне не справиться. Нужно было опереться на авторитет старших товарищей. Я отправился в горком, к тому самому первому секретарю, который и рекомендовал меня на эту должность.
Он выслушал мой короткий, деловой отчет о ситуации, не перебивая.
— Так, значит, оппортунисты пошли в контратаку? — задумчиво произнес он, когда я закончил. — Что ж, ожидаемо. Они так просто не сдадутся. Будут выжидать подходящего момента, чтобы ударить нам в спину. Сам Троцкий, хоть и отстранен от постов в Реввоенсовете и Наркомате военно-морского флота, дал своим сторонникам директиву выжидать во всеоружии. А что ты собираешься делать? Ждешь, что мы пришлем комиссию, которая их разгонит?
— Обойдусь без комиссии. Я готов бороться сам, товарищ секретарь, — твердо ответил я. — Но мне нужен совет. Как лучше поступить, чтобы не просто заткнуть им рот, а разгромить их идейно? Чтобы вся комсомольская масса увидела их истинное, фракционное, раскольническое лицо.
На лице секретаря промелькнула тень одобрительной улыбки. Ему явно понравилось, что я пришел не жаловаться, а советоваться, готов самостоятельно решать свои проблемы.
— Правильно мыслишь, Брежнев. Поступай так и дальше! Выносить сор из избы, вызывать комиссию — это показать свою слабость. Ты должен разбить их на их же поле. Собери общее комсомольское собрание, и дай им бой — открытый, публичный! Не оправдывайся — наступай. Покажи всем, что за их красивыми фразами о «свободе критики» скрывается гнилая, антипартийная сущность. Разоблачи их. Не как пьяниц и хулиганов, а как политических противников. Понял?
— Конечно, товарищ секретарь, — радостно кивнул я.
— Вот и действуй. А мы, если что, поддержим.
Этот
Прежде всего, я тщательно все обдумал. В сущности, позиция моя была железобетонной: позицию Троцкого уже осудили в ЦК, так что его сторонники теперь были натуральными раскольниками, а о единстве рядов много говорил еще Ленин. Вообще, Ильич еще при жизни стал иконой ВКП (б), и если подобрать серию цитат из его трудов про недопустимость раскола партии, да еще и какой-нибудь негатив про Троцкого (а Ленин, надо признать, за свою жизнь много чего наговорил — против любого найдется цитата, в том числе и против Сталина), то победа будет в кармане.
В тот же день я объявил о созыве общего комсомольского собрания института. Аудитория была набита битком. В воздухе висело напряжение, но я знал, о чем надо говорить. И вот я вышел на трибуну: внешне спокойный, собранный, хотя внутри меня все ходило ходуном.
— Товарищи, — начал я. — В последнее время в нашей организации появились нездоровые, фракционные настроения. Группа исключенных за различные проступки товарищей пытается расколоть наши ряды, противопоставить себя ячейке, комсомолу, партии. Они кричат о «зажиме критики», о «терроре». Но давайте разберемся, что стоит за этими словами на самом деле.
Я со значительным видом обвел глазами зал.
— Да, товарищи, в партии есть дискуссия. Есть разные мнения по поводу НЭПа, по поводу темпов индустриализации. Но есть решения съездов, есть линия Центрального Комитета. И для каждого настоящего большевика, для каждого комсомольца, эта линия — закон! — я тут же добавил несколько фраз Ильича о единстве, подчеркивая, почему нужно придерживаться мнения партии, а не спорить с ним. — А что нам предлагают эти так называемые «критики»? — продолжил я. — Они предлагают нам вернуться к методам военного коммунизма, к «закручиванию гаек». Они зовут нас на баррикады мировой революции, забывая о том, что наша главная задача сейчас — построить социализм в одной, отдельно взятой стране. ЦК партии решил одно, а они не признают своего поражения и пытаются протащить другое! Они противопоставляют себя партии, пытаются создать свою фракцию, ослабляют наше единство перед лицом мирового империализма. И кем бы они ни прикрывались, какими бы громкими именами ни жонглировали, их фракционная деятельность — это удар в спину нашей революции! Это — объективная помощь нашим врагам!
Слова мои звучали жестко, чеканно, гвоздями вбиваясь в сознание слушателей. Имя Троцкого не было названо, но все прекрасно понимали, о ком идет речь.
— Некоторые тут говорят о «свободе критики», о праве на «особую платформу». Но давайте вспомним, чему учил нас товарищ Ленин! Еще на X съезде он прямо сказал: «Довольно оппозиций!». Почему? Потому что мы — не говорильня, не клуб по интересам. Мы — боевой штаб пролетарской революции! И в нашем штабе не может быть нескольких приказов, не может быть фракций, тянущих в разные стороны! Ильич в своей резолюции «О единстве партии» черным по белому написал, что любые фракционные выступления должны вести к немедленному исключению из партии. Это — его политическое завещание нам! И тот, кто сегодня пытается создать свою фракцию, кто противопоставляет себя решениям Центрального Комитета, тот идет против Ленина, тот предает дело всей его жизни!