Ленька-гимназист
Шрифт:
Мать встретила нас на пороге. Увидев детей, она все поняла без слов. Лицо ее стало строгим, но в глазах блеснула жалость.
— Лёня! Откуда ты?! Господи, сироты, никак? Бакалейщика дети? Та шо ж це робиться на белом свете… Давайте внутрь, скорее покуда никто не видел! Как звать то вас?
— Дора! — тихонько ответила девочка. — А это мой брат, Наум. Нюся.
Мать впустила нас, заперла дверь на тяжелый засов. Усадила детей на лавку, сунула им по кружке воды и откровенно расплакалась.
— Мама, не плачь! — произнёс я, тихонько трогая ее за плечо и даже не
— Тебе легко рассуждать, Лёня. А харчей где набрати на таку ораву? И так юшкой пшенной давимся… А отец что скажет? Ох, Лёня, Лёня… Своей головы не жалко, так хоть нас пожалел бы…
Вечером вернулся отец. Заметив чужих детей, нахмурился. Когда мать шепотом рассказала, в чем дело, — побагровел.
— Ах ты ж, паршивец! — рявкнул он, вмиг забыв про усталость. — Головы-то совсем нема?! Ты что тут удумал?
Яшка тут же заревел в углу.
— А ну, говори! А ну как дознаются, что мы жиденят тут прячем?! Ты понимаешь, что любой нас может выдать, ЛЮБОЙ? У нас дети малые! Что мне, всю семью пустить под нож из-за твоего дуроломства?! Вон их! Убирай куда хошь! Сейчас же!
— Да куда же им идти? — голос у меня дрогнул. — Зарубают же! Там всю семью их… при мне… Вот и Коська с Гнашкой видели тоже!
— Молчать! — прикрикнул отец. — Не твоё это дело, малой ище! В политику он полез! Вояка выискался! Вон, я сказал! Веди, куды хошь!
— Некуда им идти! — почти выкрикнул я.
Отец заходил по комнате, зло отдуваясь. Потом резко остановился.
— Не знаю, как. Не знаю куда. Но их тут быть не должно. Прямо сейчас! И ты… и ты — вон! Иди, куды хошь! А до нас не суйся, пока эта сволота в городе!
Я опешил. Он выгонял не только чужих детей, но и меня? В ночь? Под пули?
— Отец! — взмолилась мать. — Та что ж ты баишь?! Лёнька ж хворый еще! Да куды они пойдут?!
— Молчать! — гаркнул Илья Яковлевич. — Не видишь, что может случиться? Узнают эти, что жидов прячем — всех порешат! Немедля отсюда всех! Всех троих! А ты, — он обернулся ко мне, багровый, трясущийся от гнева, — другой раз думай, что на себя возлагаешь!
Отец был неумолим. Страх за собственную жизнь и семью оказался сильнее жалости. Делать было нечего: взяв дрожащих детей за руки, я молча пошел к двери. Мать плакала у печки, Яшка ревел, Вера испуганно смотрела на нас.
Мы вышли на темную, безлюдную улицу. Куда идти? Что делать? Я чувствовал себя абсолютно потерянным. Холодный майский ветер пробирал до костей. Дети тихо всхлипывали.
— Лёнька! Пс-с-с! Сюды! — раздался вдруг шепот из-за угла ближайшего дома.
Я вздрогнул. Из тени вынырнула фигура Костика Грушевого.
— Я слышал… Батько твой — того… совсем скаженный — замялся он. — Куды ж вы теперь?
— Не знаю, Костик… — я развел руками.
Коська задумался, потирая нос.
— Погоди! А я знаю! — Ладно… слухай сюды. Инженер один был на заводе, поляк, пан Колодзейский. Дюже вумный, наверно, умнее всех нас — как тут почалося, так
— Далеко это? — с надеждой спросил я.
— Та ни! Версты три, може. Ходим, я дорогу покажу! Я там раз был, за оградой стоял.
И мы пошли. Костик уверенно вел нас темными улицами, потом огородами, к окраине городка. Мы молча шагали, лишь изредка перешептываясь. Дети немного успокоились, держась за мои руки. Дорога вывела нас в перелесок, через заросшую кустарником балку. Вскоре впереди показался темный силуэт большого каменного дома, обнесенного забором.
— Вот она! — шепнул Костик. — Тут и калитка вроде не заперта… Ну, дальше вы сами. А мне до дому треба, а то батько голову скрутит. Покедова, Лёнька.
Он совсем по-взрослому пожал мне руку и быстро растворился в темноте.
Глава 3
Тьма окутывала нас плотным, почти осязаемым коконом. Полная луна тусклым пятном проглядывала сквозь дымку, редкие звезды мерцали в разрывах облаков, да где-то вдали, за серебрящимся в лунном свете изгибом реки, робко светились огни — может, станция, а может, какой-нибудь хутор на том берегу. Мы стояли перед высоким, темным, усеянным поверху острыми пиками чугунным забором, окружавшим двухэтажный каменный дом пана Колодзейского — последняя надежда на крышу над головой в эту холодную майскую ночь.
Костик, который нас сюда и привел, хоть и старался держаться молодцом, явно нервничал, то и дело озираясь по сторонам. Нюся и Дора заметно дрожали — не то от страха, не то от вечерней прохлады, пробиравшейся сквозь их легкую одежонку. Нюся то и дело порывался скулить, но девочка его одёргивала. После всего пережитого за день ужаса дети были похожи на двух испуганных зверьков, потерявших нору. А я… я чувствовал себя странно. С одной стороны — тело двенадцатилетнего Лёньки, уставшее, с ноющим синяком на груди, мучимое холодом и страхом. С другой — сознание взрослого человека, инженера из будущего, который лихорадочно, но холодно и спокойно анализировал ситуацию: «Все огорожено. Высокий забор, острия поверху, ворота, понятное дело, заперты изнутри. Дети, конечно же, не смогут перелезть это богатство сверху. Выходит, надо поискать дыру или место, где можно подлезть снизу».
— Ну все, дальше без меня, — прошептал Коська.
Мы двинулись вдоль забора, шурша прошлогодней листвой и спотыкаясь о невидимые следы деревьев. Забор оказался на удивление прочным — ни дыры, ни щелочки. Судя по всему, инженер Колодзейский, убегая за кордон, успел позаботиться о сохранности своего имущества.
Мы уже почти обошли весь участок вокруг, и начали уже терять надежду, как вдруг я заметил у самой земли темный провал, похожий на свежий подкоп.
— Сюда! — шепнул я, опускаясь на колени. — Похоже, собаки постарались.