Ленька-гимназист

Семин Никита

Лаз был узким, земляным, пахнущим псиной и сыростью. Придется ползти. Конечно, моё взрослое сознание было против такого унижения, но выбора не было. Жизнь заставит — не так раскорячишься…

— Ну что, Лёнька, не выходит? — вдруг раздался у меня над ухом знакомый голос.

— Тьфу ты, чорт! Напугал! Ты что подкрадываешься? — окрысился я.

— Да вот, передумал! — беззаботно ответил Коська. — Не пойду я сегодня домой, потом скажу, что у Даньки ночевал. Семь бед — один ответ! Ну что, полезли?

— Я первый, — сурово ответил я, стараясь чтобы голос

звучал уверенно. — Потом ребят запускай, а сам последним лезь!

Сжав зубы, я сунулся в темное отверстие. Пыль и сухая земля посыпались за шиворот. Протиснувшись наполовину, я вдруг замер. Прямо передо мной, в полумраке цветущего в лунном свете сада, виднелись два желтых огня, и тихое, утреннее рычание нарушило ночную тишину. Собака! Крупная, почти со мной вырастающая, лохматая дворняга стояла в паре шагов, глядя на незваного гостя.

Сердце ухнуло. Сейчас залает — и нам кранты. Прибежит кто-нибудь из григорьевских, увидит «жиденят», и… В голове мелькнуло — отступать поздно, да и некуда. Я замер, стараясь не показывать страха, затем ровно и тихо, максимально дружелюбно проговорил:

— Тише, тише, хороший… Тут все свои! Ты Шарик или Бобик?

Дворняга перестала рычать, наклонила голову набок, разглядывая меня. Потом вдруг вильнула облезлым хвостом и осторожно подошла ближе, касаясь холодным влажным носом мою руку. Отлегло. Домашняя, к людям привыкшая. Наверное, осталась тут после отъезда хозяев, или кто-то ее подкармливает.

— Все нормально, — крикнул я шепотом, ожидая. — Лезьте! Собачка не злая.

Костик пролез следом, позабыв мой наказ, потом мы помогли перепуганным Нюсе и Доре. Девочка, увидев пса, тихо всхлипнула, но тот лишь обнюхал ее и снова завилял хвостом, как бы приветствуя новых постояльцев.

Мы оказались в заросшем, неухоженном саду. Дом темнел впереди массивной громадой. Окна нижних этажей были темны, некоторые — заколочены досками. Подошли к парадному крыльцу. Дверь оказалась крест-накрест заколочена досками. Широкие шляпки гвоздей недвусмысленно подсказывали, что без хорошей монтировки тут попросту нечего делать.

— От же ж… — разочарованно протянул Костик. — И тут заперто. Лёнь, что делать будем?

Я оглядел дом. Взгляд упёрся в окна первых этажей. Все они также, накрест были заколочены досками, но одно, сбоку, забаррикадировали небрежно: промеж досок оставалась дыра. Достаточная, чтобы мы, худенькие подростки, сумели проскользнуть внутрь.

— Через вот это окно полезем, — решил я. — Другого выхода нет.

— Стекло бить? — неуверенно прошептал Костик. — Шуму будет…

— А что делать? Ночевать под забором? Они же замерзнут! Может, никто и не услышит. А если что — скажем, заблудились.

Решиться было трудно. Шум мог привлечь кого угодно — и патруль григорьевцев, и просто любопытных соседей, которые могли донести «куда следует». Но холод пробирал все сильнее, дети дрожали, и перспектива провести ночь под открытым небом пугала еще больше.

— Давай я, — решил взять я ответственность на себя. Нашел на земле камень поувесистей, обмотал рукав рубахи вокруг

кусочков, чтобы не порезаться. — Отойдите.

Прицелился в нижний угол рамы и ударил. В ночной тишине раздался оглушительный звон разбитого стекла. Он раскатился по пустому саду, эхом отозвался от стены дома. Мне показалось, что его слышала вся Верхняя колония, а может, и дальше. Мы замерли, прислушиваясь. Тишина. Лишь собака рядом с нами беспокойно заскулила.

— Быстро! — командовал я шепотом.

Осторожно выломал осколки из рамы. Забрался внутрь сам, спрыгнул на пыльный пол темной комнаты. Потом помог забраться Коське и детям.

Внутри пахло запустением — пылью, старым деревом, мышами. Мы стояли в какой-то гостиной, мебель была накрыта белыми чехлами. Она как бы застыла в ожидании призраков хозяев. На сероватом фоне урывочного холста сиротливо темнел телефонный аппарат с боковой ручкой.

— Свет бы запалить… — прошептал Костик, шаря руками по стене в поисках выключателя, но я его остановил.

— Не надо. Увидят с улицы!

И тут снаружи раздался скрип калитки и грубый окрик:

— А хто тут лазить?! А ну, вылазь, бо стреляти буду!

Мы замерли. Снаружи послышались тяжелые шаги, шуршание по кустам. Кто-то шел сюда, к дому, к разбитому окну.

— Сторож! — прошипел Костик, бледнея. — Я же говорил! Тикаем!

Не раздумывая, мы рванули обратно к окну. Первым выскочил Костик, потом я выпихнул Нюсю и Дору, вылез сам. И вовремя. Из-за угла дома показалась сгорбленная фигура старика с ружьем наперевес. Ох ты чорт тебя дери!!!

— Ах вы ж, шмаркачи! — прохрипел он, поднимая ружье. — Щас я вас!

БАХХ!

В ночной тишине оглушительно громыхнул выстрел, вспышка в темноте показалась ослепительной. Что-то хлёстко ударило моего товарища на спине, осыпав нас твердыми белыми крупинками.

— Аааай! — взвизгнул Коська и, не разбирая пути, задал стрекача через ночной сад к спасительному лазу.

— Бежим! — крикнул я детям. Уговаривать их не пришлось: они тотчас же кинулись следом за Коськой, только Нюся с ревом, а Дора — стремительно и молча, как ночной нетопырь. Промчавшись сквозь ароматные белоснежные гроздья яблоневых и вишневых цветов, через пару мгновений мы оказались возле лаза под забором. Собака, напуганная выстрелом, куда-то исчезла. Костик уже протиснулся на спасительную улицу, я подгонял детей, затем последним полез под оградой, с ужасом прислушиваясь к треску ветвей — это сторож ломился вслед за нами напролом, не жалея хозяйского сада.

Я уже вылезал с другой стороны ограды, когда в штанину мне вцепились крепкие сухие пальцы.

— Стояв, бисов сын! — рявкнул надо мною старческий голос, и я понял, что опоздал. Стремительно извернувшись, я изо всех сил врезал другой ногой по запястью старика. Раздался треск ткани, и сторож остался с куском моей штанины в руках, а я — с другой стороны забора на свободе.

— Тикаем! — истошно заорал Костик, увидев, что я вырвался, и мы под аккомпанемент ругательств и заливистого свиста сторожа рванули по улице вниз.