Ленька-гимназист
Шрифт:
— А пожрать что-нибудь притаранить ты не дотумкал? — с надеждой спросил я.
Увы, столь высокий уровень аналитического мышления оказался непосилен для подростковых мозгов.
— Так эта, у нас же ловушки на раков расставлены! — вдруг вспомнил Гнашка. — Мы с Волькой вчера на дохлую лягушку пару штук зарядили. Небось налезли уже, сидят, усами шевелят!
— Это точно! Только надо чем-то разжиться, где их варить будем — заметил Костик. — Котелок какой, солидного размера, аль ведро…
— Я схожу, — вызвался Гнатик. — Домой прошмыгну, пока отца нет. Соль
— И еще каких припасов трохи раздобудь, — деловито посоветовал Костик, — цибули там, хлеба, или чего еще!
— Сам бы сходил да принес! У меня дома мало что возьмешь, батька злой будет!
— А вот и схожу!
— А вот и сходи!
— А вот и схожу!
— Ладно, ладно! — пресек я разгоравшуюся ссору. — Добудьте что угодно, хоть хлеба, хоть цибули, и удочки еще притащите. Придется нам, чую, крепко подсесть на подножные корма! Ежели что — стащите у кого-нибудь!
— Тю! Да где ж стащить-то, весна ведь, на огородах ни у кого ничего нет! — резонно возразил Коська.
— Ладно, давай, что сможешь то и найди. Только пулей! — приказал я, глядя на хнычущего от голода Нюсю и бледную, печальную Дору.
Как ни странно, друзья беспрекословно меня послушались.
Глава 4
Пришлось ждать. Нюся, весь зареванный, сидел в своем матросском костюмчике, уныло ковыряя палочкой глиняный пол шалаша. Дора, поправляя растрепавшуюся косу с болтающимся бантом, смотрела на вход с напряженным ожиданием, и в глазах ее отражалась вся вековая скорбь еврейского народа.
Ожидание оправдалось шумом и треском в камышах. В проеме норы показался запыхавшийся Гнатка с сияющим лицом и… оцинкованным ведром в руках. Ведро было мокрым, на дне плескалась вода.
— Гляньте, шо я приволок! — объявил гордо, плюхая ведро на земле. — Котелок будет!
Ведро оказалось мокрым, на дне плескалась вода.
— Где взял? — подозрительно спросил я, оглядывая ведро.
— Та у мамки своей тиснул! — беззаботно махнул рукой Гнатка. — Она белье стирала, замочила, да отошла к малому… Ну а я, не будь дурак, белье — хрясь на лавку, ведро схватил — и деру! Теперь влетит, конечно, знатно, как пить дать. Но зато у нас теперя котелок есть. Сюда столько раков влезет!
— А спички-то взял?
— А то!
Наличие ведра открывало новые кулинарные горизонты. Я взялся развести костерок, а Гнатка направился на разведку к ближайшей протоке. Вернулся он скоро, с триумфом продемонстрировав мне дюжину крупных болотного цвета раков.
— Гля, Лёнька! Тут их полно! Щас сварим!
Костерок мой как раз разгорелся. Вскоре вода в ведре весело закипела, и брошенные туда раки, как положено, покраснели. Над водой разнёсся вкусный, креветочный запах. Обжигая пальцы, мы выдернули раков из ведра за обламывающиеся усы и принялись уплетать за обе щеки.
— Нюся, Дора, сюда! Мы тут за провиант вам решили. Налетай, мелкота! — позвал Гнатка.
Дети, давно уже наблюдавшие за нашим священнодействием из шалаша, тут же оказались
— Нам такое нельзя. Это некошерно. Не смотри туда, Нюта, нам все равно такое нельзя.
— А што им можно, а нам нельзя? — сразу заканючил малыш.
— Ну, потому что мы евреи, а они… Нельзя нам, Нюта.
С досадою я хлопнул себя по лбу рукой. Еврейские законы, етить его налево! Конечно, мне приходилось что-то такое слышать в прошлой жизни, — халяль, кашрут — но здесь, в условиях Гражданской войны и голода, это казалось чем-то нереально-бредовым. Однако Дора была непреклонна. Она сидела молча, бледная от голода, таращилась на нас огромными темно-карими глазами, наблюдая, как мы расправляемся с раками, но наотрез отказываясь присоединиться. Дрожащий Нюся явно был не прочь полакомиться запрещенкой, но строгой сестры он боялся сильнее, чем голода. Мне было очень неловко есть под ее взглядом, но и отказываться от отличной еды из-за чужих пищевых запретов было бы верхом глупости.
— Дора, — попытался воззвать я к разуму этой юной фанатки кашрута, — ну зачем вам эти проблемы? Ну вот помрете вы с Наумкою с голоду из-за вашего глупого упрямства. И что? Думаешь, ваш Бог сильно обрадуется, когда вы явитесь к нему сильно раньше времени?
— Да еще и неизвестно, есть он или нет! — поддержал меня Гнатик. — Вон, комиссары говорят, ничего нету. А они все, почитай, вашего жидовского племени!
Меня, конечно, немного покоробила столь радикальная терминология и крайний атеизм моего друга, совершенно не собиравшегося щадить чьи-то религиозные чувства, но в сложившихся обстоятельствах я счел за благо его поддержать.
— Вот именно, Дора. Представляешь, ты умрешь, а никакого бога и нет. И что же ты будешь делать? Сядешь и задумаешься — «и на кой-чорт, простите, я уморила голодом себя и своего младшего братика, которому жить бы еще и жить?»
Но девочка была непреклонна.
— У нас кашрут, нам нельзя. Пойдём, Нюта!
И увела брата обратно в шалаш.
И что, позвольте спросить, нам с ними делать?
— Ладно, раки — это баловство, — деловито решил Гнатка, вытирая руки о штаны. — Нам рыбы надо наловить. Много. Чтоб и сейчас поесть было что, и на вечер запастись.
Идея была замечательной. Днепр рядом, места рыбные — чего еще надо? Мы отошли к ближайшим зарослям ивы, споро наломали пуки гибких ивовых прутов.
— Ну что, Лёнька, будем «морды» плести! — произнёс Игнат, и принялся за дело. Действуя очень споро и умело, он срубил несколько веток потолще, согнул их кольцами, а потом стал ловко оплетать эти кольца самыми тонкими прутьями, образуя конусообразную ловушку.
— Это ты что такое мастрячишь? — не удержался я от вопроса.
— Ты что, Лёнь, совсем уже? Иль тебя как лошадью приложило, так ты совсем уморяхнулся? Ловушка это, «мережа», ну или «морда» еще называется, — объяснил он, с недоумением глядя на меня. — Рыба туда заходит, а назад выйти не может. Хитрая штука!