Лесной глуши неведомые тропы

Ядовитая Змея

Энги. Где Энги? Он должен спасти меня. Мы должны были дать обеты у алтаря. Я должна была сшить себе красивое платье, как он хотел. А вместо этого одета в лохмотья и горю в огне, слыша вместо слов любви чужие проклятия.

Энги…

— Илва! — услышала я его голос, словно в тумане. — Илва, проснись!

Я открыла глаза и не сразу поняла, где нахожусь. Только что я была на жутком костре, а теперь… Испуганное лицо Энги, освещенное неярким светом лучины, склонилось надо мной. Только почему-то он был не с той стороны. Лишь

через несколько мгновений сообразила: меня уложили на его лежанку, более просторную.

— Ты кричала… тебе больно?

— Можно… воды?.. — просипела я через силу.

— Сейчас, потерпи, — засуетился он, закрепил лучину в светец и громыхнул кувшином.

Звук льющейся в кружку воды заставил меня облизнуть пересохшие губы. Он тихо ругнулся: кажется, пролил воду на стол. Но через мгновение уже приподнимал мою голову, а моих губ коснулась спасительная влага. Морщась от боли в саднящем горле, я жадно принялась пить, а после в изнеможении откинулась на подушку и почувствовала прикосновение прохладных пальцев к лицу.

— Ты вся горишь, — взволнованно сказал Энги. — Подхватила лихорадку на морозе?

— Ничего, — после того, как я утолила жажду, говорить стало легче. — Полежу, и отпустит.

От света было больно глазам, но я боялась закрыть их и погрузиться в темноту: а вдруг снова увижу себя на костре?

— Нет, не отпустит, — загорячился он. — Тебе надо выпить каких-то зелий. Только я не знаю, каких… Научишь меня?

— Пустое, — у меня не было сил даже отмахнуться, — просто приснилось плохое, оттого и жар. А где… все?

— Ушли давно, ночь ведь уже. Когда ты заснула, Грислинда тебе спину обмазала и к детям ушла. А Келда тебе волосы сушила, косу заплела. Когда стемнело, Хакон ее домой повел. Ты как, Илва? Может, все-таки трав тебе каких заварить?

Может, и надо было, да только в голове все путалось. Я силилась вспомнить названия трав, а потом долго пыталась понять, зачем их пить, но в конце концов прикрыла тяжелые веки. И тут же увидела вокруг себя языки пламени.

— Энги, — тут же распахнув глаза, я вцепилась в его руку, — не уходи.

— Да я и не собирался никуда, в чулан вот только, за травками твоими… Илва, скажи, какую тебе заварить?

Но я уже почти не понимала, о чем он говорит: страх снова завладел мною целиком.

— Не уходи, — кажется, шептала я, сжимая его пальцы, — они сожгут меня.

— Пусть только посмеют, — кажется, отвечал Энги.

— Не уходи… мне страшно…

Он не ушел. Не отпуская моей руки, прилег рядом, коснулся прохладными губами лба.

— Я здесь. Спи, Илва. Авось к утру полегчает.

Глава 16. Чужая жизнь

Измученная снами о кострах и попытками беззвучно кричать, я проснулась на рассвете в насквозь мокрой рубашке. Стало ясно: меня и впрямь лихорадит, отсюда и кошмары. В сухом горле саднило,

пить хотелось невыносимо, и не только пить. Но я боялась шевельнуться: рядом мирно сопел Энги. Несмотря на боль, охватившую тело, было непривычно и очень приятно лежать вот так, тесно прижавшись к теплому боку Энги, положив голову ему на грудь. Постель была слишком узка для нас двоих, поэтому он ютился на самом краю, и чтобы не свалиться во сне, прижимал меня к себе кольцом сильных рук.

Я бы хотела лежать так вечно, слушая ровный стук его сердца и вдыхая родной запах, но упавшая на лицо прядь волос защекотала нос, и я чихнула. Энги вздрогнул и проснулся, разрушая наше сонное единение.

— Илва? — он заморгал глазами, приподнимаясь на локте. — Как ты?

Я что-то просипела в ответ, и он приложил ладонь к моему лбу.

— Тебя еще лихорадит. Хочешь пить?

Я благодарно кивнула. Напившись, смущенно призналась, что мучила меня не только жажда. Энги заставил меня переодеться в высохшую рубашку, которую накануне выстирали заботливые женщины, укутал в телогрейку и на руках отнес к отхожему месту. А после не отставал от меня, пока я не сказала, каким зельем себя лечить.

Через время, лежа в своей постели в сухой одежде, напоенная горячим отваром с толикой меда, я высунула нос из-под теплого одеяла и жалобно спросила:

— Ты еще злишься на меня?

Энги коснулся кончиками пальцев моего лба, поправляя волосы у повязки, и ответил:

— Злюсь. Но к этим стервятницам, которые тебя сжечь собирались, ты больше шагу не ступишь.

— Энги… а если они сами придут? И сожгут наш дом?

— Не сожгут, — он самоуверенно хмыкнул и ласково погладил меня по щеке, — наш дом стоит прямо у деревьев, его не сожжешь, не устроив пожара в лесу.

Мне захотелось прижать его ладонь к своим губам и не отпускать больше никогда. Я вздохнула.

— Мне надо уехать отсюда. Не дадут мне здесь житья.

— Тебе? — он насупился. — Значит, хочешь уехать одна, без меня?

— Здесь твой дом, я не могу заставлять тебя ехать со мной.

— Никуда ты не поедешь, — он еще строже насупил брови. — А если и придется, то мы будем вместе. Слышишь? Я никуда тебя одну не отпущу.

Я улыбнулась и закрыла глаза. Пытаясь лечь поудобнее, потревожила синяки на спине, и болезненно поморщилась.

— Больно? — он склонился надо мной, откинул одеяло. — Сейчас, погоди.

Я едва не ахнула, когда он уверенно распустил завязки на вороте моей рубашки и потянул ее через плечи вниз.

— Ты… что?

— Грислинда велела синяки смазывать, — серьезно, будто заправский лекарь, сказал Энги.

Он поставил на колени горшочек с мазью, и его пальцы заскользили по моим плечам и спине с такой нежностью, которой я от Энги не ожидала. Боль как будто растворялась под его осторожными, ласковыми прикосновениями; была бы кошкой — заурчала бы от удовольствия.