Лесной глуши неведомые тропы

Ядовитая Змея

Я закрыла глаза и улыбнулась. Как хорошо, что он рядом. Как хорошо, что он любит меня, несмотря на то, что злится из-за волков. Как хорошо, что он… такой.

Мерное потрескивание дров в печи, успокаивающие прикосновения Энги к обнаженной коже и вновь разгорающаяся лихорадка сморили меня слишком быстро, и я сама не заметила, как снова уснула.

Почти две седмицы я только и делала, что лениво валялась в постели, бессовестно свалив на Энги всю работу. Лихорадка терзала меня долго, заставляя то проваливаться в жаркое

забытье, то просыпаться в поту от озноба. Из-за саднящего горла не получалось толком поесть, и я спасалась только подслащенными медом ягодными отварами с добавлением трав, которые научился варить Энги.

Мысли то и дело возвращались к произошедшему на празднике Зимогона, и тогда я прятала лицо в подушку, плакала и снова хотела умереть. Обидно и больно было осознавать, что люди, которым я пыталась помочь, которым не сделала ничего дурного, так сильно ненавидят меня. Я и впрямь подумывала о том, чтобы уйти из деревни куда глаза глядят. Но разве в других деревнях люди сделаны из другого теста? Разве примут приблудную девушку, которая разбирается в лесных травах? Опять ведь нарекут ведьмой и забьют камнями… Вот разве если уйти вместе с Энги, как семья батраков Тулле…

Только для этого сначала надо пожениться. А куда уж мне в невесты, с такой-то спиной?

Однако время шло, и мало-помалу лихорадка отступила, боль притупилась, обида утратила острую горечь. Сквозь распахнутые окна все настойчивей врывалась весна, пробуждая к жизни звонкой капелью, озорными солнечными лучами и беззаботным щебетом птиц.

Когда силы ко мне вернулись, Энги снова стал пропадать днями в деревне, приходил вымотанный уже под вечер и не мог шевелить ни руками, ни ногами. Поэтому я потихоньку бралась за простую работу по дому, все чаще выходила во двор, устилала свежей соломой размокшую от талого снега грязь.

Кажется, миновала еще одна седмица, когда Энги вечером пришел уставший, но довольный, звякнул о стол россыпью монет и с гордостью объявил:

— Завтра едем на ярмарку, выбирать тебе ткань для платья. Некуда уж тянуть со свадьбой, весна на носу.

Мои губы растянулись в глупой улыбке, и в следующий миг я повисла у Энги на шее.

— Можно просто купить новое платье, и не тратить деньги на баловство, — проворковала я ему в ухо, будто случайно прикасаясь губами и носом к теплой шее.

— Нет уж. Ты должна быть самой красивой невестой. Или хочешь, чтобы меня люди засмеяли, что не сумел заработать жене на свадебный наряд?

— Глупый ты, — уже не таясь, я поцеловала его в шею, в щеку, в теплые мягкие губы.

— Может, и глупый, — пробормотал он ворчливо, не выпуская меня из объятий и подставляя лицо поцелуям, — но уж с таким тебе жить.

Поужинав, Энги вышел во двор, чтобы наносить воды из колодца в бочку, а я не утерпела и вытащила из-под кровати заветную коробочку, разложила на подушке свои сокровища: портрет старой Ульвы

и рядом с ней свою подружку-куколку.

— Я выхожу замуж, — не в силах сдержать улыбку, прошептала я и провела пальцем по щеке Ульвы, — за твоего сына. Ты ведь благословишь нас?

Мне показалось, что Ульва тоже улыбнулась в ответ, ее слегка грустные глаза с нарисованного портрета лучились добром.

— И я буду даже красивей, чем ты, — обратилась я к куколке, расправив на ней складки платья из выцветшей голубой парчи. — Как думаешь, мне пойдет голубое?

Хлопнула наружная дверь, и тут же послышался грохот, громкий звон и подозрительный звук, напоминающий хлынувшую на пол воду.

— Дьявол бы побрал эти грабли! — заорал Энги из сеней. — Зачем ты их тут понаставила?

Я подскочила, словно меня стеганули веником, и бросилась на выручку. Энги стоял на коленях рядом с перевернутым ведром и пытался спасти из разлившейся по полу лужи мои сапоги и сухие вязанки с хворостом.

— Погоди, я сейчас все сделаю, — засуетилась я, подхватила тряпку и принялась вымакивать пол.

— Сделаю, сделаю, — ворчливо передразнил меня Энги, поднимаясь и отряхивая мокрые штаны. — Лучше бы грабли подальше убирала.

— Ступай в дом, переоденься, я здесь сама закончу, — миролюбиво сказала я, понимая, что ворчания теперь хватит на весь вечер.

Я вымыла пол, вымела наружу мокрую солому, поставила на место сапоги, вышла во двор и заново набрала в ведра воды, притащила их в горницу, опрокинула в бочку. Подошла к рукомойнику вымыть руки и уже тут поняла: что-то не так. Вместо того, чтобы бормотать ругательства себе под нос и громко топать по избе, Энги стоял как вкопанный над моей лежанкой.

Только тут меня осенило: Ульва! Он увидел портрет своей матери!

Поспешно вытерев руки о передник, я подошла к Энги и положила руку ему на спину. Робко заглянув через плечо ему в лицо, увидела, что на нем застыла страдальческая гримаса.

— Прости, — шепнула я, ласково поглаживая его по спине, — я не хотела бередить твои воспоминания. Твою мать я нарисовала еще при жизни…

— Что это? — он ткнул пальцем в куколку.

— Э-э-э… просто кукла.

— Откуда она у тебя? — мне показалось, что я услышала скрежет его зубов.

— Не знаю. Всегда была у меня.

— Ты пришла сюда с этим?

— Меня привели волки. Ульва нашла меня в лесу…

Энги порывисто обернулся, схватил меня за плечи и встряхнул.

— Когда это было? Ты говоришь, пять лет назад?

— Может, чуть больше… Кажется, тогда было самое начало осени, — растерянно пробормотала я, не понимая, почему его лицо так болезненно исказилось.

Энги сорвал с моей головы платок, перекинул на грудь косу и, больно дергая меня за волосы, расплел их до самого верха.

— Что ты делаешь? — не решаясь перечить, удивленно спросила я.