Летучий корабль
Шрифт:
– Я тогда думал, что это просто война, от которой я начинаю сходить с ума. Мне и в голову не приходило раньше засматриваться на своих студентов…
О, Мерлин, что я там ему вчера наговорил?
– Я был уверен, что когда все закончится, это пройдет. Как видишь, не помогло, — он чуть наклоняет голову и целует мои пальцы. — Я не знаю, почему одного человека тянет к другому. Скорее всего, для этого нет объяснений. Поэтому я не могу ответить тебе на твой вопрос. Я не думаю, что ты гей, по крайней мере, в том смысле, который в это слово обычно вкладывают. Здесь нечто другое.
– Значит, ни о
– Я бы на твоем месте и не пытался. Считай, что у нас просто каникулы…
И вот теперь он дотягивается до моих губ, но это вовсе не один из тех жадных страстные поцелуев, от которых ночью я был готов на все. Просто такая мягкая успокаивающая ласка, может быть, чтобы я привык к нему, привык быть рядом с ним и при свете дня. Наверное, для него и это было важно. Чтобы я перестал бояться и его, и самого себя.
– Хочешь, поедем посмотрим острова? — неожиданно предлагает он.
И мне кажется, так же, как и когда он гладил меня по плечу, утешая, что он делает это впервые — вот так просто зовет человека, который ему небезразличен, покататься с ним на катере. И даже несколько опасается моего отказа.
– Конечно, хочу, — немедленно соглашаюсь я. А что люди еще могут делать на каникулах?
Мы покидаем балкон, проходим через залитый солнечным светом холл и оказываемся на каменных ступенях лестницы, спускающейся к самому морю. Прямо напротив нее, буквально в паре десятков метров, на воде спокойно покачивается белый катер с широкой темно синей полосой вдоль борта, сверкает металлическими перилами — новая, совершенно маггловская вещь. И все же… все же это тоже корабль, нет, конечно, не настоящий, но тоже вот маленький почти игрушечный кораблик. И я опять не удерживаюсь и задаю еще один детский вопрос:
– А можно мне будет…
– Ты же не умеешь, — он останавливается на пару ступеней ниже и оборачивается, насмешливо глядя на меня, но сейчас я вижу, что в этом нет ни малейшей издевки. — Конечно, можно. Я тебе покажу. Это не сложно. Если хочешь, подожди, я подгоню катер.
– Я доплыву.
Что я, девица на лодочной прогулке, чтобы ожидать, пока за мной подкатят к самой пристани? И мы входим в воду, как есть, в футболках и в шортах, потому что по такой жаре все высохнет за несколько минут. Северус плавает значительно лучше, чем я, так что я немного отстаю, но не так, чтобы было уж совсем стыдно. А вот когда мы поднимаемся на борт, он все же подает мне руку. Внутри здесь все совсем просто, светлые сиденья, обтянутые кожей, руль и панель управления — почти как в маггловских автомобилях. Он снимает с себя мокрую одежду, остается в одних плавках, и мне ничего не остается, кроме как последовать его примеру. И я отчего-то опять стесняюсь.
– Глупый, — он обнимает меня за плечи, — что ты опять краснеешь? Ты думаешь, что после того, что я видел утром, я стану тебя сейчас домогаться? Считаешь, что я изверг?
– Иногда да.
– Садись.
Он указывает мне на пассажирское сиденье, заводит мотор, и мы, пока еще на очень тихом ходу, покидаем бухту острова Кес. А потом катер будто взмывает, нет, он просто будто приподнимается над водой, и я чувствую только горячий ветер и соленые брызги, радугой рассыпающиеся в дрожащем от зноя воздухе. Белые галочки чаек — то далеко, то совсем
Каким было мое счастье? Солнечным, соленым, цвета моря и песчаника, из которого сложены маленькие островки и острова покрупнее, ветреным, горячим… Мы останавливались в маленьких бухтах, глушили мотор и просто прыгали с борта в воду, уходя в прозрачную глубину. И я мог положить руки на рулевое колесо, воображая, что это штурвал, да, штурвал совсем иного, теперь уже недоступного мне Корабля. А пират чуть направлял мои неловкие боязливые движения, а то бы с меня сталось от усердия угодить прямо на скалы.
Это были его острова, по-настоящему его, единственное, что полагалось бы Северусу Снейпу из наследства Довиллей, если бы черная судьба этого семейства и не свела раньше времени в могилу его отца и сводных братьев. Именно то, что ему было нужно — безлюдные скалы, поросшие соснами, и дом, стоящий над головокружительным обрывом. И, может быть, еще я… Хотя нет, это неправда, ему было нужно значительно больше, просто в тот момент он довольствовался этим. Принимая как данность то, что судьба предлагала ему в данный момент.
Когда мы возвращаемся, мне кажется, что повсюду вода — она окружает меня, куда ни кинь взгляд, голова моя гудит оттого, что я практически безостановочно нырял: вода в ушах, в носу. А внутри — огромное пылающее солнце.
* * *
«Вы были здесь счастливы, Юэн?» Как мне объяснить это Вам, мистер Робертс? Если можно назвать счастьем близость, в которой нет доверия, нежность, у которой нет надежды, страсть, которую ни один из нас так и не решился назвать любовью. Я не знаю. Или нет, знаю. Я был счастлив.
__________________________________________________________________________________________
Счастливый ветер Кеса: http://imageshack.us/photo/my-images/12/604ur.jpg/
__________________________________________________________________________________________
29. Морские ежи
Вы говорите счастье, мистер Робертс? Когда боишься задать вопрос, который так и вертится на языке, когда вместо того, чтобы спросить о главном, спрашиваешь…, нет, не о ерунде, нет, тоже о чем-то важном, но… Когда, едва отдышавшись, судорожно, чуть ли не всхлипами, набирая воздух в легкие, чувствуя, как жар медленно покидает тело, как его ладони уже не так сильно сжимают плечи, как жадные поцелуи, только что разрывавшие душу в клочья, становятся просто нежными и успокаивающими, так вот, когда, вместо того чтобы спросить: «А что дальше, Северус?», ты говоришь:
– А почему ты стал драться со мной на поединке?
И те несколько секунд, пока я еще не задал свой вопрос, кажется, что он тоже боится того, главного, и рад, что я спрашиваю про поединок.
– Почему стал драться? — переспрашивает он, обнимая меня и устраивая у себя на плече. А моя рука расслабленно скользит по редким волоскам на его груди и впалому животу. — А кто должен был еще с тобой драться? Твой любимый сэр Энтони? Руквуд, который бы от тебя живого места не оставил?
– Ты тоже почти не оставил…