Летучий корабль
Шрифт:
Иногда проход расширяется, и мы оказываемся в небольших залах с колоннами, к которым никогда не прикасалась рука мастера — и все же они почти безупречны в своей стихийной простоте. И человек, идущий сейчас рядом со мной, каким-то непостижимым образом кажется мне частью этого таинственного подземного мира, может быть, оттого, что я еще в детстве привык воспринимать его на фоне каменных сводов подземелий Хогвартса, в которых некогда царил мрачный профессор зелий. А может быть, это просто то необузданное и дикое начало, жившее в нем всегда. Ведь неспроста когда пали оковы ограничивавших его условностей цивилизации и приличий, он, не особо размышляя, стал пиратским капитаном.
– Ты пират, Северус, — говорю я ему. — Самый настоящий.
– Только что заметил?
– Нет, просто я только что понял, что все это было не случайно — Корабль, пиратский
Он улыбается, чуть приобнимая меня за плечи.
– Ну да, злобный профессор зельеварения…, — я вижу, как бывший слизеринский декан улыбается в дрожащих отсветах факела. — Пойдем, там впереди есть озеро.
И он делает несколько шагов вперед, словно стремясь уйти от моих дальнейших расспросов. Мне кажется, он не хочет развивать сейчас пиратскую тему, потому что для нас обоих это слишком уж скользкая дорожка, выводящая напрямик на грабежи, кажущиеся мне бессмысленными, и убийства авроров — на все то, что разделяет нас прочнее любых границ и каменных стен. Но в тот день меня словно преследуют демоны, желающие добиться от лорда Довилля хоть какого-то ответа…
– Северус, но зачем ты все это делаешь? — все же спрашиваю я.
– Что? — резко переспрашивает он, вновь поворачиваясь ко мне. И меня пугает мгновенная перемена в его лице. Лорд Довилль, собственной персоной. Спрашивается, чего я ждал? Но я все же продолжаю:
– Все это. Нападения на имения, пиратская империя — зачем?
Я не верил, что осмелюсь спросить его об этом, и все же… все же, мне это удалось. Другой вопрос, что я получил в ответ.
– Гарри, — он делает шаг ко мне, и я вижу, что он пытается взять себя в руки, чтобы не сказать мне очередную грубость — одну из тех, которыми мы так охотно обменивались на пиратском острове.
– Гарри, — опускает факел и кладет мне руку на плечо. — Послушай, давай договоримся: ты не читаешь мне нотаций о добре и зле. И я, со своей стороны, тоже этого не делаю.
– Понятно, — говорю я, — мы ни о чем не разговариваем, просто трахаемся, как кролики…
И опускаю голову. Я понимаю, что сказал правду, и вот теперь не знаю, куда мне от нее деваться. В наступившем молчании я разглядываю мелкое каменное крошево под подошвами сандалий, мельчайшие пылинки на полу и стенах, которые, наверное, уже долгие месяцы никто не тревожил. Зачем я сам обрываю нити, только-только протянувшиеся между нами?
– Гарри, — неожиданно мягко произносит он, — я…Гарри, я не это имел в виду. У нас не так много времени, я бы не хотел тратить его еще и на ссоры с тобой. Мне кажется, мы можем говорить о чем угодно, но не о том, что неприемлемо для меня или для тебя. Договорились?
Не знаю, почему он тогда это сказал, но… у меня есть для этого только одно объяснение: я был важен для него. И в этом, как мне тогда казалось, да и что греха таить, кажется и теперь, было нечто большее, чем страсть, чем вполне объяснимое желание заигравшегося в пиратов взрослого и могущественного человека устроить себе каникулы, имея под боком меня — по его меркам мальчишку, которого он уже несколько лет мечтал видеть в своей постели.
– А сколько у нас времени, Северус? — я смотрю на него и вижу горечь в его глазах.
– Дней десять…
– А потом мы вернемся на пиратский остров?
Может быть, мне это только кажется, но я готов был бы поклясться тогда, что в его взгляде мелькнуло нечто очень напоминающее панику. Доля секунды — и все, будто и не было ничего.
– Ты нет, я да. И как только я туда вернусь, я распоряжусь выпустить из тюрьмы твоих Уизли и Лонгботтома. И хватит уже расспросов на сегодня.
И я замолкаю. На самом деле я рад. Рад тому, что он обещает мне выпустить Рона и Невилла, рад, что мне не придется возвращаться с ним на остров в качестве его любовника. Так что, наверное, мне лучше будет просто заткнуться. Тогда я так действительно думал… Теперь, прожив больше года под чужой личиной и вполне преуспев в том, чтобы превратиться из мальчишки-героя в просто человека по имени Юэн Эванс, я почти уверен, что мне не следовало тогда останавливаться. Или стоило просто выждать немного и все же заставить его говорить… Или дождаться того момента, когда он захотел этого сам. Потому что если человек тебе дорог… что бы ни было… если ты не говоришь с ним ни о чем важном, вам остается только… да-да, трахаться, как кролики. А он боялся потерять меня, лишиться этих десяти дней, выторгованных им у судьбы, которую он сам так долго готовил себе. А я…, может быть,
И я иду с ним вперед, мы добираемся до подземного озера, и все это так похоже на приключение, что я отвлекаюсь от нашего с ним разговора, который на самом деле начался еще утром и все никак не хочет заканчиваться. А потом, когда мы выбираемся обратно на свет божий, уже далеко за полдень, мы бродили по пещере несколько часов, так что сейчас самое время добраться до припасов, собранных для нас в дорогу Твинки. Мне хочется как-то загладить слова, так неосторожно произнесенные мною, ну, про этих чертовых кроликов. Ведь он-то не сказал мне ничего обидного. Так что я, за неимением лучших вариантов, предлагаю себя в привычном качестве подносчика съестных припасов. И, уже стоя по пояс в воде, кричу ему, что сейчас принесу корзину.
– Гарри, не…, — он хочет что-то сказать, но так как я уже далеко, просто машет рукой и объясняет, в каком из ящиков на катере я найду искомое.
Я быстро забираюсь на борт по металлической лесенке, наша корзина должна быть в одном из ящиков на носу катера под охлаждающими чарами, я быстро прохожу вперед и… и тут мой взгляд случайно падает на место Северуса. И там, рядом с панелью управления и рулевым колесом, я вижу его волшебную палочку. Все, наверное, с меня на сегодня действительно достаточно. Он специально, он специально оставил ее здесь — это все, о чем я могу думать. Оставил ее на виду, не взял с собой на берег. Для того чтобы я, оказавшись на борту один, мог взять ее. Я, практически лишенный возможности пользоваться магией по его приказу, отданному почти год назад, когда мы отказались вступить в команду. И вот теперь… давай, возьми. Такая простая слизеринская подстава. Нападешь или нет, Поттер, а? Это же не может быть случайностью, у таких, как он, случайностей не бывает. Давай же, возьми палочку, воспользуйся случаем, ты можешь напасть на него, ты можешь попробовать бежать отсюда… Он не друг тебе… Именно это он сейчас и предлагает проверить. Я уверен, он заранее просчитал последствия.
Я беру плед, корзину, втыкаю эту чертову палочку в ее середину и возвращаюсь на остров, где просто молча сгружаю все на мелкую гальку перед ним. И протягиваю ему палочку.
– Ты забыл это, — говорю я. — Знаешь, Северус, я не нападаю на…, — я обрываю себе прежде, чем успеваю произнести это глупое «на близких людей», но он спокойно договаривает за меня то, что считает правильным сам:
– Не нападаешь на тех, с кем ты спишь…
И я резко разворачиваюсь и ухожу от него. Мне некуда здесь идти, просто как можно дальше, по режущим ступни острым камням, крупной гальке, вновь по камням. Он просто использует меня. И ему ничего не стоит утроить вот такое… Даже не хочу думать, меня грызет такая злость на себя, да, я размяк, как дурак, захваченный его невероятной нежностью. И вот цена всему этому. На него даже глупо обижаться, для него это просто совершенно естественно. Как дышать.
Во мне бьются досада, боль и злость, не находя ни малейшего выхода. Мне оставаться с ним здесь еще эти проклятые десять дней, мне не вырваться, не сбежать, смотреть в его лживые глаза. И, когда я дохожу до большого камня, сплошь покрытого под водой какими-то небольшими коричневыми наростами, столь отчетливо различимыми в прозрачной воде, я, не задумываясь, просто бью по ним ногой, со всей силы, чтобы хоть как-то выместить то, что кипит у меня внутри, чтобы раздавить их, чтобы… Черт, чтобы в очередной раз узнать, какой я идиот, потому что, когда от неожиданной боли, впившейся тысячью жал мне в ступню, я оседаю в воду, я все же замечаю, что каждый их этих наростов сплошь покрыт крупными иголками, которые теперь в изобилии украшают мою ногу мириадами черных точек — они успели уйти глубоко под кожу. Я осторожно дотрагиваюсь пальцами до одного из коричневых шариков на камне, уцелевших после моего нападения — довольно длинные, жесткие иглы… Что мне их теперь, выковыривать по одной? От этой неожиданной боли меня мгновенно охватывает озноб — я сижу на мелководье, уставившись на пораненную ногу, и чуть не плачу, скорее, просто от обиды. Поттер, Вы идиот! Так он говорил мне еще в школе. А Гриффиндор — это диагноз. Впрочем, как и Слизерин… А я просто глупый мальчишка, и сидеть мне тут на мокрой гальке до скончания времен. И что теперь толку думать о том, как он мог? Он мог, он вообще может все, что ему угодно. А мне вот теперь не под силу доковылять до него, да я и не представляю себе, как могу теперь просить его о помощи…