Летучий корабль
Шрифт:
* * *
Я просыпаюсь от какого-то невероятного беспокойства, которое, кажется, открывает глаза вместе со мной — как и водится здесь в июле и августе, утро безмятежно яркое и уже жаркое, не оставляющее ни малейшего сомнения в скором наступлении беспощадного дневного зноя. У Юэна Эванса есть еще пара часов на то, чтобы поспать, в ресторан ему только к 10 (да-да, нам же надо двигать столы…), так что он имеет полное право видеть свои сладкие маггловские сны еще часа два. А вот тому, чей труп нашли в Темзе чуть больше года назад, о, вот ему отчего-то не спится! Что в его положении представляется вовсе уж нелогичным. Поэтому тот парень с растрепанными черными волосами и чуть заметной отметиной на лбу в виде стершейся молнии ближе к виску долго смотрит на себя в зеркало, несмотря на то, что еще только семь утра, и отчего-то пытается поправить несуществующие очки на переносице.
Мертвые знаменитости не ходят по утрам купаться к морю, и в этом отношении жизнь Юэна Эванса имеет свои преимущества — он натягивает майку и видавшие виды шорты, берет полотенце и неспешно направляется вниз по улочке, круто спускающейся к морю, к еще пустынному в этот ранний час городскому пляжу. Вот соседи поливают из шланга цветы, растущие в кадках и заодно булыжную мостовую перед домом. Вчера вечером, нет, конечно, была уже глубокая ночь, я уже собирался ложиться, когда мне, как уже было несколько раз за последние дни, вновь померещился странный металлический отблеск практически напротив моего окна. Будто лунный отсвет на капоте автомобиля… Которого здесь ни у кого нет. Я подхожу ближе — здесь, под большим раскидистым деревом, на земле могли бы остаться следы шин — но я ничего не вижу, соседи уже успели обильно оросить древесные корни из шланга. Еще поищи окурки, идиот…
И я спускаюсь вниз, скорее, скорее, ведь утром так легко верить в то, что можно все изменить в своей жизни. Перекликающиеся голоса во двориках, звон посуды из кухни, стук открываемых оконных створок. А на пляже ты просто отталкиваешься от камня — пусть не так легко, как это выходит у Драгана — уходишь под воду, видишь, как твои загорелые руки рассекают упругую прозрачную водную гладь. Мне все время кажется, что такие вот утренние купальщики, как я, не в силах потревожить покой, накопленный морем за ночь. Будто бы мое тело не оставляет следов. Вода смыкается за мной и остается непотревоженной. Я плыву и плыву вперед, словно намереваюсь пересечь вплавь Дубровницкую гавань.
Да, ранним утром проще верить в хорошее. И я, уже устраиваясь с нехитрым завтраком на подоконнике моей комнатушки, стараюсь рассказать себе новую историю о бывших героях. Такую, с которой я мог бы легко дожить до сегодняшнего вечера, встретить завтрашнее утро, а также и любое другое, которых, в этом я практически уверен, будет у меня еще немало. И не надо ждать, что ровно в полночь в твою хижину явится добрый великан с волшебной палочкой в виде розового зонта, достанет из складок своего безразмерного плаща несколько помятый торт и скажет: «С днем рожденья, Гарри!»
Нет, я же сам выбрал ту жизнь, которой живу сейчас. Почему же я вот уже год позволяю этим воспоминаниям пить мою душу? О том, что было с нами когда-то, о том, как совершал глупости, нет, не только глупости… Там, в этих приключениях… в них же было и немало хорошего. Как кофе в моей чашке, как теплый огонек моей зажигалки. Когда-то, навсегда прощаясь с Джинни, я мечтал о волшебном сосуде, в который можно запечатать все хорошее, что было у нас, чтобы просто сохранить, не растерять, чтобы то, что некогда освещало мою жизнь с ней, могло существовать и дальше, не желая знать ничего о ее предательстве. Почему бы мне не попытаться сохранить хотя бы другое… Солнечный зной пиратского острова, звон оружия, раздававшийся с плаца, грубоватые подначки Вудсворда, мою чистую ярость, переливавшуюся через край, когда я кружил на белом песке, стремясь нанести моему сопернику как можно больший урон, и бестрепетно встречая его удары? Все, что случилось там — такое невероятное, живое, оно же всегда пребудет со мной? Я потерял магию — но кто отнимет у меня воспоминания об острове Кес, о моей так и несбывшейся любви? О дружбе с Драко, с Тео? Если только я сам. Не этим ли я занят весь последний год? Наказывая себя за то,
Да, я покинул мир магов, сам стал магглом — но разве это не то, чего я хотел сам? Может быть, мне пора, наконец, в полной мере принять ту жизнь, которую я выбрал для себя? И не тащить за собой свое прошлое, как тяжелую якорную цепь, а просто взять с собой, перекинув через плечо, как легкую поклажу. То, от чего я вынужден отказаться, но вовсе не обязан зачеркнуть или забыть.
Я перестану притворяться Юэном Эвансом — я просто стану им в полной мере. Я напишу письмо в компанию, где подрабатывал еще зимой, переводя на английский договоры и прочие документы. Они же предлагали мне работать у них. Миссия не показалась мне достойной? Ничего, теперь я стану более сговорчив и перестану считать те занятия, которые предлагает мне мир магглов, скучными и бессмысленными. Если тебе недоступен магический фрегат — пойди и заработай себе на небольшую яхту.
Но я все же дам себе этот последний день, день, когда я еще позволю себе постоять на перепутье. Подарок. Мистеру Поттеру от мистера Эванса. Не знаю, чего я жду… Но пусть это будет последний день рождения, когда я вспомню о том, что все, что написано в моих документах — ложь, а то, что нигде не значится — правда. Всего один день. И буду ждать, как умеют ждать только дети. Пусть я и не получу ничего. Просто тогда, когда я проснусь на следующий день, я уже точно буду знать, что мне делать дальше. Закрой глаза и досчитай до десяти! Теперь можешь открывать! Только сегодня. Можно? Да ладно, конечно, валяйте, чего уж там, говорит сговорчивый Юэн, а Поттер, завладевший его мопедом, без конца озирается по дороге в Luna e mare, потому что он, дурак, решил, что сегодня судьба с какой-то стати явит ему чудо. Но, сколько бы он ни озирался, он вряд ли заметит на своем пути что-нибудь новое — разве что яркую афишу, извещающую, кажется, о скором открытии фотовыставки в Морском музее. И название какое-то нелепое — Поттеру как раз по душе такие: «Воспоминания о несбывшемся лете…» Ну да, наверное, что-то концептуально-душещипательное: брошенные шезлонги под осенним дождем, раскачиваемые ветром полосатые пляжные зонтики, одинокий детский мячик, который гонят к берегу серые волны… Или на афише были пальмы? Нет, с какой стати, мне, наверное, показалось… Не возвращаться же.
– О, наконец-то, — говорит мне Драган вместо приветствия.
– Вроде я вовремя?
– Ну да, — соглашается он, — но нас папаша поднял ни свет, ни заря, так что мне кажется, что все опаздывают.
Думаю, родители разбудили его часов в восемь. Могли и пожалеть. В девять.
И начинается тот бесконечный день — мой последний день между миров. Ветер свищет изо всех щелей, принося мне то фруктовые ароматы пиратского острова, то горечь и соль Кеса, сухой хруст камней, осыпавшихся в пещере под нашими шагами, то вдруг швыряет мне в лицо пригоршню колкой мокрой крупы, что слепила глаза нам с Герми, когда мы сидели на крыше ее дома, глядя на черный корабль. Дым сигарет, что мы курили на Гриммо, заглушая наше неловкое молчание, в котором уже ничто не могло быть сказано… Миндаль и вишню… Голос сэра Энтони за стеной моей камеры. Завтра я заткну все щели. И начну забывать.
Мы идем разгружать машину с фруктами — а я все смотрю куда-то вглубь переулка, прижимая к себе огромный арбуз, пока Драган не окликает меня. Шаги на еще не наполнившейся людьми улице? Тень, упавшая на стену дома? Да нет, мне просто показалось… С какой стати мне ждать кого-то? Тем более того, кто не возвращается к своему прошлому. Того, кто, даже бросив все, что некогда разделяло меня и его, просто продолжает жить своей собственной жизнью?
— Юэн, ты расстанешься с этим арбузом или нет? Там в машине их еще штук двадцать — и все наши.
Да, конечно, сейчас… И еще пара ящиков с теми фруктами, что я некогда принял за фиолетовые чесночные головки… Метель кружит вокруг меня, все плотнее вбирая в свой кокон. А на улице плюс тридцать, и мы с Драганом двигаем столы на верхней террасе, пытаясь совершить невозможное.
– Давай их буквой «П» поставим — тогда в центре хоть место какое-то останется. Где они собираются танцевать?
Да, вот теперь бы уставить еще вокруг нашей «буквы» пятьдесят стульев… А снизу все тот же ветер, который дует туда, куда он хочет, приносит мне голоса. Совершенно обычные — они заказывают пиццу или мороженное, просят принести еще колу. Но я всякий раз вздрагиваю, если слышу английскую речь, мне все кажется, что я должен спуститься. Зачем? Посмотреть? Проверить? Удостовериться, что даже сегодня лорду Довиллю не взбредет в голову явиться к нам, чтобы заказать салат из осьминогов и белое вино?