Летуны из Полетаево, или Венькины мечты о синем море
Шрифт:
Тут и домовой глаза закатил, за горло двумя руками схватился, на лавку завалился и ногами дрыгнул, будто помирает. Очень уж захотелось ему, чтоб и ему уши полотенцами растёрли и здоровья пожелали да богатства хорошего.
Только никто этих Добрыниных фокусов даже не заметил. Потому что все в это время в окно смотрели. Там, на подоконнике, сидел большой белый голубь. Сидел, головой вертел и гулькал призывно.
– Пора, видать, собираться, - сказала Серафима и подзатыльник
Глава 18. Короткие сборы.
Собирались недолго. Пять минут – и все дела.
Венька-то поначалу за свой городской чемодан ухватился. Вытащил его, как мама, на середину комнаты. Крышку открыл. Побросал свои штаны и майки. Кроссовки из-под лавки достал.
– И куда ты, Вениамин Иванович, намылился? – поинтересовался у него Добрыня.
А Венька и не мылился вовсе. Сказала бабушка Серафима пора, значит пора. Ей сто пять лет, она лучше знает.
– Может, тебя ещё и не возьмут.
– Это тебя не возьмут! – огрызнулся Венька.
– Я домовой. Стало быть, при доме. Если меня брать, только вместе с избушкой. Серафима на своём горбу не дотащит.
– Есть!!! – раздалось из угла под часами, - Пить!!! Спать!!!
– Слыхал?! Кто, кроме меня, за этим упырём следить будет? И за мух я ответственный. Так что летите уж без меня.
Домовой картинно схватился за голову и театральным жестом смахнул с щеки несуществующую слезу.
– А куда? – шёпотом спросил у него Венька, - Куда лететь-то?
– Так! – Добрыня вытащил из кармана штанов огромный морской компас, свёрнутую рулоном карту, длинную деревянную линейку, - Курс зюйд-вест. Потом повернёте налево, в направлении зюйд-зюйд-ост. Через пятьсот миль и тридцать кабельтов поворот на зюйд-зюйд-вест-ост-норд-норд. Короче… если лететь со скоростью восемнадцать румбов за пятнадцать минут и шесть секунд…
Добрыня смял карту и сунул её в печку. Подумал немного и отправил туда же линейку. Ещё подумал. Покрутил в руках компас. И опустил его обратно в карман.
– В общем, через неделю на месте будете.
– На каком месте-то?
– Не скажу!
Сам, небось, не знает, вот и насмехается. Венька поджал губы и надулся.
– А ты не обижайся, Вениамин Иванович! С обидой далеко не улетишь. Обида, она кандалами вниз тянет. Гирями стопудовыми. Так же и зависть.
– Какая зависть? – ещё больше обиделся Венька, - Кто тут кому завидует?
– Ты мне завидуешь. Видел я, как ты на мой компас завистливо смотрел. Глазами моргал, носом нервно дёргал…
– Ну, Вениамин Иванович, готов? – раздался из сеней Серафимин голос.
Венька исподтишка показал Добрыне кукиш,
– Ты что? – удивилась, входя в горницу, Серафима, - С этим добром лететь собрался?
– А то как же? – растерялся Венька, - Тут тёплые вещи, смена белья.
– Добро всяко-разно, оно тоже вниз тянет, - пояснил Добрыня, - Похуже зависти и обиды. Так что лучше сдай мне свой багаж на хранение. У меня не пропадёт.
Глава 19. Прощание с Полетаево.
Цап! – домовой выдернул чемодан из Венькиных рук.
Хлоп! – откинулась крышка подпола.
Шнырь! – Добрыня нырнул вниз вместе с чемоданом.
Через полминуты появился снова, уже налегке.
– Ну, как, Вениамин Иванович? – поинтересовался с хитрой довольной улыбкой, - Полегчало?
И правда, так легко стало вдруг Веньке – без чемодана и всякого спрятанного в нём добра. И обида сразу прошла. А зависти у него и не было никогда – это Добрыня всё выдумал.
– Когда вылетаем? – нетерпеливо спросил Венька у бабушки Серафимы.
– Да прям сейчас!
Только прям сейчас не получилось.
Потому что вся деревня, прознав про предстоящий перелёт, прощаться потянулась.
Пантелеймон пришёл нарядный, в новом пиджаке – с пуговицами.
– Видал? – гордо вертелся возничий перед Венькой, - Блестят, как медали!
Горыныч принёс готовый роман в двадцати девяти томах.
– Почитайте в дороге, - скромно потупился, протягивая весомый плод своего творчества, - Не сочтите за труд.
– Не сочтём, - пообещала бабушка Серафима и для интересу раскрыла седьмой том на триста двадцать пятой странице, - Ишь ты… мудрёно!
Вся страница сверху донизу была испещрена непонятными знаками. Вернее, одним знаком, повторенным много раз и изображавшим то ли букву «З», то ли цифру «3». То же самое было на четыреста седьмой странице, и на восемьдесят четвёртой, и в третьем томе, и в восемнадцатом, и в двадцать четвёртом.
– Всё про мою жизнь, - скромно прокомментировал Горыныч.
– Ну, и ладно, - сказала бабушка Серафима, - будет чем Добрыне печку топить в наше отсутствие.
Жаба Анисья притащила с болота целый жбан клюквы. Курочка Коряба золотых яиц полный кед снесла. Агриппина Селивёрстовна тоже жадничать не стала – молодильных яблочек пяток пожертвовала да с соседнего куста крыжовника надрала полную кружку.
Другие соседи тоже несли – кто пучок укропу, кто букет ромашек, кто берёзовых веников для бани.
– Спасибо, - говорила всем Серафима и кланялась в пояс, - Добрыне в хозяйстве всё сгодится.