Левиафан
Шрифт:
После ранения, полученного от своего старого товарища Брома Фалькенберга, Хадсон потерял более пятнадцати фунтов и исхудал до изнеможения. Он спускался по каменной лестнице так, словно каждый шаг причинял ему боль — медленно… осторожно, с сутулой спиной и опущенной головой. Светлая рубашка и бриджи песочного цвета висели на нем и были явно велики. Кожа была болезненно-серой, потому что он редко выбирался на солнечный свет. Мэтью помнил, что рыбалка была одним из его увлечений, и даже пытался организовать ему вылазку в море, но Хадсон не согласился. Его комната находилась на втором этаже, рядом с комнатой Мэтью. Это затрудняло ситуацию, поскольку лестница была крутой даже для здорового
Но было и кое-что еще. Что-то, что, казалось, пожирало Хадсона изнутри. Он даже начал об этом рассказывать, но слова будто застряли у него в горле. О чем он хотел сказать? Мэтью решил дать ему время и понадеялся, что друг рано или поздно все-таки разделит с ним свой моральный груз. Однако время было жестоким и неумолимым хозяином, и Мэтью опасался, что Хадсону Грейтхаузу осталось недолго топтать своими ногами эту землю.
Изборожденное лицо Хадсона было опущено, тронутая сединой борода отросла и спуталась, черные глаза помутнели и запали. Он был ходячей развалиной.
— Ты сегодня что-нибудь ел? — спросил Мэтью, когда Хадсон приблизился к нему.
— Суп, — последовал тихий ответ.
— Без хлеба?
Хадсон пожал плечами. Казалось, даже это незначительное движение отняло у него последние силы. На лице Мэтью невольно вспыхнули гнев и досада.
— И долго ты собираешься протаптывать себе путь к могиле?!
Хадсон ничего не ответил, но на его серьезном лице читался ответ: «Пока я туда не доберусь».
— Послушай, ты сделал то, что должен был сделать. Фалькенберга погубил остров, а не ты. Если бы ты не остановил его, он продолжил бы убивать невинных. Когда же ты поймешь это? — Не получив ответа, он продолжил напирать. — Послушай, что бы ни тяготило тебя, ты должен перестать держать это в себе. Тебе нужно выговориться. Пока ты еще можешь это сделать.
Жар в речи Мэтью вызвал слабую улыбку на губах Хадсона, но она ту же превратилась в ухмылку.
— Мы будем сегодня заниматься, или нет? Если нет, я бы предпочел вернуться в свою камеру.
— На самом деле ты носишь ее с собой, — буркнул Мэтью. Но даже этого выпада было недостаточно, чтобы вызвать хотя бы искорку прежнего пламени Хадсона Грейтхауза. Прежний Хадсон просто ударил бы его по лицу.
— Ладно, — вздохнул Мэтью, — давай продолжим занятия.
Он подошел к ведру, стоящему у стены, а Хадсон последовал за ним, как побитый пес. В ведре лежали два тренировочных деревянных меча средней длины, вырезанных в средневековом стиле. В Англии и колониях такие называли «пустышками». Сантьяго говорил, что такие мечи использовались, чтобы обучать юных двенадцатилетних испанских рекрутов.
Мэтью поднял одну «пустышку», а вторую передал Хадсону. Тот посмотрел на подобие оружия с отвращением и — пусть это казалось невозможным, — с опасением. В его глазах мелькнула какая-то история, уходящая корнями далеко в глубину
Мэтью занял позицию и поднял свой меч.
— Ты готов?
— Нападай, — сказал Хадсон. В его голосе не мелькнуло ни толики интереса.
Мэтью атаковал. Хадсон парировал, отступил назад и — медленно, слишком медленно — попытался ударить Мэтью сбоку по правой ноге, но Мэтью легко отвел удар в сторону. Он сделал выпад вперед, и Хадсон с легким щелчком повторил защиту молодого человека, но напасть не решился, хотя у него были для этого все возможности.
— Ну давай же! — воскликнул Мэтью. — Сделай что-нибудь!
— Ты здесь хозяин, — снова бесцветно буркнул Хадсон. Такая реплика для его прежней ипостаси тоже казалась невозможной. — Делай, что хочешь.
Мэтью разозлился. Он снова нанес удар, и Хадсон отразил его — легко, но без особой уверенности. За все время, что они упражнялись, Хадсон проявлял сдержанность, но Мэтью надеялся, что рано или поздно к нему вернется былой задор. Сегодня с ним снова сражалась только оболочка, без души. Хадсон отказывался атаковать. Он просто водил деревянным мечом из стороны в сторону, не меняя позы.
Как же этот день отличается от того, когда Хадсон решил обучить новобранца агентства «Герральд» искусству самообороны, — подумал Мэтью. И это действительно было несравнимо. Хадсон Грейтхауз стал другим человеком.
После нескольких минут бессмысленной тренировки, когда Мэтью врезался в Хадсона, последний все же решился на удар, но тут же вяло отбросил «пустышку» в сторону, и та покатилась по каменному полу.
Мэтью вздохнул.
— У тебя, что, совсем не осталось сил?
Откуда-то сверху послышались смешки. Подняв взгляд, Мэтью заметил нескольких обитателей тюрьмы — все они были голгофскими беженцами, которым только предстояло найти здесь постоянное жилье. За представлением пришли понаблюдать многие, но смеялась всего одна фигура — темная и высокая в плаще цвета воронова крыла. Ей явно доставляло удовольствие то, что происходило на этом импровизированном поле брани. Прежде чем Мэтью успел что-то сказать, Кардинал Блэк отступил в тень и исчез из виду.
Мэтью подобрал брошенный Хадсоном деревянный меч и глубоко вздохнул от разочарования. Он убрал тренировочное оружие обратно в ведро, потому что ясно понял, что на сегодня занятие закончено. Когда он снова повернулся к другу, то застал его с опущенным в землю взглядом.
— Что я могу еще сделать, чтобы вернуть человека, которым ты когда-то был? — отчаянно спросил Мэтью. — Физически ты уже восстановился. И, полагаю, ты прекрасно понимаешь, что должен был остановить Фалькенберга. Ты поступил правильно. Да, это было ужасно, но правильно. Хадсон, что тебя убивает?
Хадсон молчал, и Мэтью подумал, что он игнорирует его, однако тут же понял, что, продолжая смотреть в землю, друг все-таки что-то произносит. Прислушавшись, он услышал:
— Убейте их всех…
— Что? — переспросил Мэтью, чувствуя, как по его спине пробегает холодок.
— Убейте их всех, — повторил Хадсон тем же хриплым голосом.
— Что все это значит?
Теперь Хадсон посмотрел на Мэтью, но взгляд словно проходил сквозь него. Похоже, он не собирался объяснять свое странное изречение.
— Это значит, — сказал некогда великий человек, — что я — ложь.
Мэтью понятия не имел, о чем говорит Хадсон. У него что, жар? Следующая ужасная мысль поразила Мэтью: «Он что, сходит с ума?». А ведь он и вправду был в ужасном состоянии, когда его положили на носилки и унесли с Голгофы. Здесь, в лазарете Альгеро мало что изменилось.