Левый берег Дона
Шрифт:
Потом люди в штатском простукал стены, подоконники и вызвали потоп в туалете, когда демонтировали унитаз.
К восьми обыск закончился, и Полонскому подсунули протокол. Журналист подписать его отказался.
– Я требую, чтобы все изъятые у меня рукописи были указаны поименно!
– Времени нет, - сказал майор.
– К десяти часов обыск должен быть закончен.
– Ничего, - сказал Стасик.
– Во сколько бы не закончилась подготовка нового варианта, я напишу, что обыск закончился в девять часов.
Майор покрутил носом,
– Какие еще есть замечания и пожелания?
– Мой протест против самого факта постыдного действия, которое вы называете обыском. Я расцениваю это как способ давления на журналиста.
– Вы не Евгений Киселёв.
– Майор улыбнулся.
– Не спекулируйте на своей профессии.
– Я действительно не Евгений Киселёв. Я - Станислав Полонский.
– Я в курсе, - сказал майор, продолжая улыбаться.
Новый вариант протокола Стасик дважды перечитал и подписался. То же самое заставили сделать и понятых. Потом понятых отпустили.
"Ну вот и всё, - подумал Стасик, озираясь по сторонам.
– Ближний уик-энд придется посвятить уборке... И чего они добились, мудаки? Я такой репортаж отстучу, что у них звездочки полетят..."
Словно прочитав его мысли, майор подсунул ему второпях заполненный бланк о неразглашении информации. В связи с тайной следствия.
– Это я подписывать не буду, - заявил Полонский.
– Я свои права знаю. Думаете, я буду молчать?
– Как хотите...
– Майор пожал плечами.
– По большому счету, это не имеет значения.
– А что, по-вашему, имеет значение? То, что в стране разгул преступности, а вы законопослушных россиян на уши ставите?
– Не делайте столь широких обобщений. Я лишь выполняю свою работу. Степень вашей виновности определит суд.
– Какой еще суд?
– заорал Стасик.
– Вы что с ума сошли?
Майор достал из кармана паспорт Полонского, покрутил в руках, словно раздумывая, как быть, и сунул его обратно, в карман.
– Станислав Александрович, учитывая, что вы явно намереваетесь препятствовать ходу следствия, я принял решение о взятии вас под стражу.
От такого поворота Стасик обалдел.
– Куда?!
– Для начала - в изолятор временного содержания.
– Не имеете права! Предъявите постановление за подписью прокурора!
– Мы имеем право произвести задержание подозреваемого на срок до трех суток*. После чего органы следствия обязаны предъявить обвинение или опустить на все четыре стороны.
– --
Роман написан до принятия нового УПК – прим. автора
– --
– Я от вас извинения принимать не буду. Даже если вы приползете ко мне на четвереньках!
– Что-то мне подсказывает, Станислав Александрович, - сказал майор, внимательно глядя на Полонского, - что мне не придется перед вами извиняться...
Глава тридцатая
Дальше
Белая "Волга" доставила Стасика в районное ОВД. Пока дежурный записывал анкетные данные (фамилия, имя, отчество, год рождения, прописка, фактическое место проживания, место работы... ), майор быстро оформил постановление о взятии под стражу.
Стасик выложил на стойку содержимое карманов, снял часы. По требованию дежурного отдал очки, пояс и шнурки. И его повели по грязному коридору. Стена, выкрашенная сине-зеленой масляной краской, потемнела от времени и настолько была обшарпана, что журналист разглядел это несмотря на сильнейшую близорукость, осложненную астигматизмом.
Лязгнула, открываясь, металлическая дверь, и Полонский оказался в небольшой камере временного содержания. Вместо нар здесь справа и слева лежал деревянный настил. Тусклая лампочка висела под потолком, освещая воистину монастырскую обстановку. Пахло мочой, немытым телом. Да так что у Стасика сразу закружилась голова.
За спиной с грохотом закрылась дверь. Коротко проскрежетала задвижка.
"Ничего страшного, - подумал Стасик.
– Достоевский сидел? Сидел. Даниэль с Синявским сидели? Почему бы и журналисту Полонскому немножечко не посидеть?.. Чем я хуже других?".
– Здорово, братан, - произнес худой, как щепка, мужик, сидящий у стены на корточках. Ему было лет пятьдесят. Как минимум.
– Здравствуйте, - пробормотал Стасик.
– Да ты вот что, присаживайся, - сказал мужик.
– Ты не жираф. Это они, говорят, спят стоя...
– Спасибо...
– Полонский неуверенно огляделся, ища, где чище.
– В первый раз, небось?
– Ну, в общем... Да.
– За что тебя загребли?
– Да ни за что.
– Все так говорят, - заметил мужик.
– А точнее?
– Якобы за хранение оружия. На самом деле - по политическим мотивам. Рот затыкают.
– Ты что, политик?
– Нет, журналист.
– Надо же, - сказал мужик.
– Впервые в жизни журналиста увидел. И где? В изоляторе... Как твоя фамилия?
– Полонский. Станислав Полонский. Областная газета.
– Извини, не читал.
– А вас как зовут?
– Зови меня Шуриком, - разрешил мужик.
– Так как что случилось, Станислав?
– Слишком много о ментах писал. В том смысле, что сволочи. Дела фабрикуют, беспредел творят, с оргпреступностью снюхались... Меня трижды аккредитации лишали. В последний раз - сегодня... Правда, месяцев десять ничего такого о них не публиковал.
– А почему?
– Потому что критические материалы о милиции наши газеты теперь не публикуют... Я думаю, что всё приключилось из-за разборки на авторынке. Ну, это когда Шерхана грохнули и начался передел наркорынка. Тогда я впервые заметил за собой наружку. Вели не скрываясь. В открытую.