Лезвие. Книга 2. И прольется кровь
Шрифт:
Метка на руке Гермионы почернела. Она никак не могла привыкнуть. В голове не укладывался сам факт обращения нечистокровного волшебника в ряды Упивающихся смертью. Ну, конечно, не совсем в эти ряды, а если быть точным, то совсем не в эти, но все же довольно близко. Впрочем, она нисколько не обольщалась по поводу своего статуса и судьбы. На ее невысказанный в тот день вопрос последовал простой ответ Волдеморта: «Осквернители крови и нечистые, каждый по-своему, могут послужить моему великому делу». А потом он добавил: «Они нужны мне, пока я могу их контролировать». В любом случае,
Метку для дружины «низшего сорта» изобрели весьма символичную. Бич и характерный полукруг, клеймо рабства, унижения, подчинения и неизбежности — кнут хозяина достанет тебя всегда и везде, настигнет, пригвоздит и, если нужно, уничтожит. Каждый раз, когда хозяин вызывал Гермиону к себе, клеймо не только чернело, но и причиняло боль - терпимую, но существенную. Нечистые не должны забывать о своем месте, и боль — лучшее напоминание о страданиях, которые они постоянно должны испытывать, раз уж не смогли уродиться правильными.
Однако у каждого есть свой выбор - даже у «низших» представителей этого мира. Всегда можно выбрать, как именно умереть и когда. Можно сразу, справившись со своей задачей, выполнив свою миссию - отработав, так сказать. А можно проявить инициативу и побыть полезным чуть подольше.
Гермионе хотелось думать, что раньше она бы поступила иначе. Возможно. Раньше, курсе на четвертом, когда она была юной, наивной и совершенно не знавшей жизни гриффиндорской отличницей. Раньше, когда шарахнул переходный возраст и до рокового рейда в Министерство, когда вся ее жизнь, только-только начинавшаяся, с грохотом рухнула в тартарары. Но не после. Нет, не после.
Вначале ей пришлось идти на компромисс с совестью и долгом ради Северуса, потом — ради Джорджа Уизли… А теперь? Что теперь? Почему она, отпустив Джинни, дала себя забрать, выслушала спокойный ультиматум, кивнула и протянула руку для получения клейма, не задавая никаких вопросов? Ответ, увы, тоже был слишком простым, чтобы произносить его вслух.
Потому что Гермионе Грейнджер очень хотелось жить.
Нет, конечно, можно было бы опять списать все на долг, обещания, желание помочь Джорджу, который уж точно ни в чем не виноват, и которого Волдеморт по каким-то неясным соображениям разрешает выходить - или хотя бы пытаться это делать. Но едва ли дело по-настоящему было в этом.
Гермиона ничего не спрашивала. Она буквально поражалась себе: в кои-то веки наступил период отсутствия вопросов и нежелания любых ответов. Ей не хотелось ничего знать. Куда отправилась Джинни, добралась ли она до Волдеморта или еще нет, где Северус и что он делает, жив ли Гарри, осталось ли хоть какое-то Сопротивление, зачем Темному Лорду выздоровление - или невыздоровление– Джорджа Уизли - эти вопросы и миллион других должны были остаться без ответа. Нет, не так: хотелось бы не получить ответов. Гермиона слишком устала от войны, в которой она была задействована против воли, как и каждый член общества. Войны, которую выиграла совсем не та сторона.
Да что там устала! Достаточно вспомнить, как она малодушно
Клеймо стало ощутимо жечься. Пора. Он снова хочет ее видеть. Зачем на этот раз? Снова копаться в поисках нужных воспоминаний? Так больше уже ничего не осталось. В конце концов, Гермиона действительно не имела представления, где сейчас Северус, а все воспоминания, связанные с Джинни уже вряд ли актуальны. Даже если и актуальны, защитить их все равно не удалось - Темный Лорд все видел. Что ему сейчас нужно?
— Грейнджер! — раздался знакомый голос.
Беллатрикс Лестрендж. Когда и как она здесь очутилась? Гермиона почувствовала прилив радости от появления знакомого лица - и сама ужаснулась этому. Дожили: она радуется своей давнишней мучительнице. Попахивает стокгольмским синдромом. Гермиона вскочила и сделала несколько шагов навстречу вУпивающейся, а затем замерла в нерешительности, не зная, чего ожидать от этой сумасшедшей ведьмы. Та, меж тем, брезгливо скривилась, глядя на неподвижного Джорджа.
— Ты с ним торчишь целыми днями, — не вопрос, а утверждение. — Бесполезно. Я его слишком качественно отделала.
Гермиона вздохнула, в очередной раз подумав о том, какой странной стала ее жизнь. Жизнь посередине, между сторонами, уже слишком тесно переплетенными друг с другом, вне каких бы то ни было понятий о нейтральных зонах. Да и какие могут быть нейтральные зоны на войне?
— Что это у тебя?! — буквально взвизгнула Лестрендж, грубо хватая Гермиону за руку чуть выше клейма. Девушка вздрогнула от боли и неожиданности. Их взгляды встретились, боль и изумление, покорность и ярость, обреченность… и испуг, настоящий испуг в глазах Беллатрикс. — Метка? Ты теперь с меткой?! Но почему, Грейнджер?!
— Вы же сами знаете, — едва слышно выдохнула Гермиона, невесело усмехнувшись. — Каждый может послужить великому делу…
— Да нет же! — перебила та. — Почему ты на это согласилась?!
Гермиона тяжело и устало вперилась глазами в Беллатрикс. Та не смогла выдержать взгляда долго и опустила веки.
— Во-первых, милорд не спрашивал, - ответила она.
– Во-вторых, если у меня и был выбор между смертью и жизнью с меткой, я выбрала жизнь. Потому что я хочу жить, миссис Лестрендж. Потому что я боюсь умирать. И судя по всему, потому что я еще могу пригодиться на этом чертовом свете.
Беллатрикс отвернулась и медленными шагами пошла к выходу. Затем она остановилась в дверях, словно раздумывая, сказать что-то или промолчать. Гермиона буквально кожей чувствовала ее колебания. Оставалось только ждать. Эта женщина вряд ли появилась просто так.
— Я бы сказала тебе, девчонка, зачем ты Ему, но действительно не знаю, — помолчав, произнесла Беллатрикс. — Уверена, что и тебя, и этого овоща на кушетке держат не просто так. Держи ухо востро и обращай внимания на все формулировки Повелителя, когда он к тебе обращается. Очень часто в них можно расслышать суть - если внимательно слушать и анализировать. Ты вроде как не дура, может и сообразишь, что к чему, найдешь какие-нибудь ключики, которые помогут разобраться. Но я здесь не по этому поводу.