Лихая гастроль
Шрифт:
– Так что, Евдоким Филиппович, свадебка наша откладывается еще на два дня.
– Оно, конечно, жаль, – вздохнул Евдоким. – Только я ведь и столы уже заказал, провизию всякую накупил… Столовые приборы с вензелями повелел смастерить, как граф Сенявин просил, – дескать, господа благородных кровей, без этих гербов из ложек есть непозволительно… Хотя, конечно, понимаю… Вот незадача!
Кондрат Егорович лишь вздохнул и развел обескураживающе руками:
– Мы предполагаем, а Бог располагает. Кстати, по поводу ресторана я вам ничего посоветовать не могу, что пропало, то пропало! А вот столовые приборы
– Ну, ежели так… – с видимым облегчением произнес купец.
– Так будет проще. Мы сами закажем столы, принесем все приборы, а вы с молодой невестой только присоединитесь к столу. – Вытащив из кармана бумагу, он написал несколько строк: – Вот снесите по этому адресу, на Моховую… А уж я своих дворовых предупрежу.
Евдоким Филиппович взял бумагу.
– Так и сделаю.
– А сейчас у нас, батенька, траур.
– Оно, конечно, жаль… Пойду невесту успокою, все-таки сейчас ей без мужниного плеча очень плохо будет, – шагнул Евдоким к двери.
– Куда вы?! О чем вы?! – переполошился граф Демидов, вытаращив от ужаса глаза.
– А что такое? – в недоумении протянул Евдоким.
– Неужели вы не понимаете, нельзя! Государь траур наложил.
– И что с того? – удивленно захлопал глазами купец.
– Вот что значит человек не нашего круга! Я же вам говорю, что сам государь траур наложил, а это значит, что невеста должна сидеть одна-одинешенька в своей комнате взаперти и никто ее не должен беспокоить. Окна должны быть закрыты и наглухо зашторены, дверь заперта, зеркала занавешены. Сама она должна вкушать только постную пищу, никого не принимать и ни с кем не разговаривать. А ежели к ней кто-то в этот час заявится, то, следовательно, до глубины души оскорбит и ее, и всех родственников. А это сами знаете, чем может закончиться.
– Ах, вот оно что, – озадаченно протянул Евдоким, не решаясь сделать следующего шага.
– Я вам в этом случае не советчик, – голос князя пообмяк. – Вы сами с головой, только тогда будьте готовы к худшему. Невеста может на вас прогневаться, а дядюшка ее расторгнет с вами контракт и деньги вернет, а расписку заберет. Так что решайте, что для вас может быть лучше.
– Что же мне тогда делать? – озадаченно спросил купец.
– Не знаю, что вы будете делать, молодой человек, – глубоко вздохнул граф Демидов, – а я вот сейчас пойду к себе на квартиру и по нашему старому дворянскому обычаю наложу двое суток траура. Запрусь в своей комнате, опущу шторы на окна, стану есть только скоромную пищу, помяну покойничков стаканом водки… А уж когда все закончится, тогда я с вами встречусь, и мы обговорим все детали предстоящей свадьбы.
Приподняв шляпу, Кондрат Егорович удалился.
Оставшись в одиночестве, Евдоким Филиппович загрустил. Затем спустился вниз и поехал в магазин за столовыми приборами. Мастеровой встретил его любезно, сообщив, что работа была приятная и делал он ее с душой (видно, выпрашивал дополнительного вознаграждения), Ануфриев лишь хмуро кивнул и глянул в сторону, где стояли приборы. А потом, заплатив подсобному алтын, велел,
– Куды, барин? – спросил толстый кучер, покосившись на множество коробок.
– Вези на Моховую.
– Это мы мигом, – взмахнул он вожжами.
– Коробки поможешь разгрузить, так два алтына получишь.
– За такую монету, барин, я даже вас на себе довезу. Но-о, пошла!
Вскоре подкатили к нужному дому. Кучер, несмотря на свой немалый вес, проявляя расторопность, переносил громоздкие коробки в подъезд, где его встречал тощий взлохмаченный господин с впалой грудью, показавшийся Ануфриеву знакомым. Когда последняя коробка была аккуратно уложена, мило улыбаясь, тощий господин сказал:
– Вы можете уезжать, мы сами занесем коробки в номер к его сиятельству графу Демидову.
– Ну, как скажете, – буркнул купец и, повернувшись к возничему, застывшему в дверях с приклеенной улыбкой, спросил: – Ну, чего встал дурнем? Поехали в «Метрополь».
Вернувшись в гостиницу, Евдоким Филиппович решил также соблюдать траур, – хотя он пока и не княжеского звания, но в ближайшее время должен его заполучить. Опустил шторы, набросил на зеркало темную материю и помянул покойничков двумя стаканами водки. Скука была смертная! Промаявшись до вечера, откушал ухи из осетрины, опосля поел перловой каши с маслом и завалился на боковую.
Проснувшись утром, Евдоким Филиппович долго не мог понять, что происходит и где он находится: в комнате было темно, как в саркофаге. И тут он вспомнил, что вместе со всеми аристократами держит траур по убиенным. Отдергивать занавески не стал, уходить из комнаты тоже не решился, – право, как-то уж совестно перед покойниками будет.
Лишь когда совсем было невмоготу – посматривал через щелочку между портьерами, где улица продолжала существовать прежней жизнью: извозчики громко понукали лошадей, раздавались гудки проезжающих автомобилей, доносилась громкая крикливая речь. Помаявшись от безделья, Евдоким Ануфриев выпил три чашки чая с кренделями и отправился почивать.
На следующий день он проснулся в восемь часов. Траур был закончен. Не без удовольствия купец откинул гардины, залив солнечным светом комнату, и сладенько потянулся, – от предстоящего дня он ожидал только хорошего.
Одевшись в белый фрак, Евдоким, полный радужных надежд, вышел на улицу и, тотчас поймав извозчика (что посчитал весьма благоприятным знаком), направился к невесте. Надо было соболезнование высказать и вообще, скоро свадьба, а дело только до одного поцелуя и дошло. Надо действовать как-то посмекалистее, выбрать момент, когда княгиня останется одна, а уж там и на приступ можно пойти. Как-никак почти супруги!
Щедро расплатившись с «ванькой», Евдоким Филиппович купил незабудки на углу дома у крепко сбитой старухи, прошел в подъезд и в приятном предвкушении от встречи с невестой позвонил в дверь квартиры. Терпеливо выждал несколько минут, потом позвонил еще раз, более продолжительно. Опять тишина. Внутри зародилось беспокойство: «Что бы это могло значить?»
Отложив в сторонку цветы, решительно постучался в дверь. Опять никто не отозвался. Куда же это они запропастились? Потом заколотил громче, сотрясая кулаками дверь.