Ликвидация
Шрифт:
Он осторожно взял с полки увесистую, тихо звякнувшую в руке коробку из-под печенья «Бисквит». Все его ценности были тут. Снял крышку, осторожно потрогал пальцем твердую тускло-желтую поверхность фотографии, с которой на него смотрели отец и мать. В нижнем правом углу была выдавлена дата «1904». Отец, наряженный в новенький выходной костюм, прятал радость за суровым видом, а мама улыбалась в камеру робко, будто не верила своему счастью. Наверное, они уже знали тогда о ее беременности, внезапно догадался Давид. Ну конечно, как ему раньше в голову-то не приходило!… Вот откуда
С другой карточки Давиду задорно улыбнулся он сам: торчащий вихор, два «кубаря» в петлицах, значок ворошиловского стрелка. Он вспомнил, как ходил сниматься в новенькой форме, только что получив звание сержанта милиции… Как раз ввели новые знаки различия, значит, это была осень тридцать девятого… И еще один снимок. Ничего не соображающий от усталости, лицо небритое, осунувшееся, равнодушное ко всему. В петлицах уже армейские, майорские «шпалы». И новенький орден на гимнастерке. Кажется, тогда даже приезжал какой-то корреспондент, равнодушно подумал Гоцман.
Там же, в коробке, лежали свидетельства о смерти, паспорт, орденская книжка и временные удостоверения к медалям. А вот и сами ордена. «Александр Невский», «Красная Звезда», «Отечественная война» первой степени, медали - «За боевые заслуги», «За десять лет безупречной службы», «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне».
Давид тихо перебрал награды, закрыл коробку. Надо бы перенести ее в кабинет да хранить в сейфе, мало ли что. Он ведь и форму свою держал на работе. Только не стоит откладывать это на потом, а то позабудешь…
Он обреченно бросил взгляд на часы - было около десяти. Из-за стены донесся свежий голос тети Песи: «Эммик, ты ж обещал отнести починить примус до Царева!» Эммик сонно возражал…
– …Я не дерьмоед, товарищ подполковник, - обиженно говорил военный следователь капитан Наимов, - а офицер военно-юридической службы Советской армии. Я нахожусь при исполнении…
Они поднимались вверх по лестнице окружной военной прокуратуры - Наимов и Гоцман. Встречные офицеры уважительно козыряли Наимову и с недоумением окидывали взглядом Гоцмана, потому что его одежда - кепочка, пиджачок и галифе - никак не вязалась с солидным статусом учреждения.
– При исполнении, значит, ты дерьмо не ешь?
– рассеянно усмехнулся Гоцман.
– А после?
– Еще вчера я начал работать по этому делу, - напористо, не обращая внимания на слова Гоцмана, продолжил Наимов.
– Навел справки и выяснил… Перед прибытием нового командующего округом была проведена тотальная проверка всех складов. И существенных недостач при этом, товарищ подполковник, не обнаружено… О чем имею соответствующую официальную справку.
– Та ты шо?
– издевательски осведомился Гоцман, тыча пальцем в папку, которую капитан держал в руке.
– И шо там у той справке за ту тысячу комплектов, шо мы нашли?
Наимов замер на месте, потом вдруг резко повернулся:
– Хорошо, поедемте. Поедемте!
– Кудой?
– Смотреть
– Раз вы так настаиваете…
– Так они сгорели, Наимов. Пока ты собирался тут, они сгорели самым синим пламенем!
– Тогда об чем разговор?
– непонимающе вскинул редкие бровки Наимов.
– Нету тела - нету дела!
Корявая сильная рука Гоцмана легла на воротничок капитанского кителя. Наимов затрепыхался, как пойманная рыба. Но Гоцман разжал ладонь. Ткнул пальцем в шею следователя:
– Пуговичку застегни… Тела-то как раз есть. Тела моих товарищей. Понял, Наимов?
– Понял, - бодро застегнул пуговичку капитан юстиции.
– Сочувствую. Только это статьи 59 и 105 Уголовного кодекса Украинской ССР. И заниматься этим должны вы - уголовный розыск. У военной прокуратуры и своих дел хватает, особенно сейчас. Но если вы хотите…
– Нет, - жестко перебил Гоцман, - не хочу. От тебя, Наимов, я даже спирту на морозе не хочу. В горло не полезет!…
И он застучал сапогами вниз по лестнице.
– Здравия желаю, товарищ капитан, - не без кокетства поприветствовала Наимова миловидная девушка - лейтенант юстиции, проходя по коридору со стопкой картонных папок в руках.
Но Наимов, обычно не упускавший возможность полюбезничать с подчиненной, ничего не ответил. Он тяжело дышал, держась за воротничок.
На первый взгляд могло показаться, что в кабинете у Гоцмана стоит густой туман, хотя место было вроде высокое и сухое. Курили - а вернее, дымили, как грузовые паровозы ФД, - все присутствующие, кроме завязавшего с этим делом еще до войны Омельянчука. Дверь на балкон была широко распахнута, но это не помогало. В пепельницах высились уже не горки, а горные кряжи из окурков. Чай, напротив, не пользовался популярностью - сгрудившиеся на краю стола стаканы в подстаканниках никто не брал. Да и какой чай по жаре?… Ждали, пока остынет.
– Военная одежда уничтожена полностью, - негромко, с обычной своей страдальческой миной докладывал эксперт Черноуцану.
– Грузовик уничтожен также. Шины сгорели дотла, поэтому где он ездил раньше, сказать не представляется возможным… Две вещи сказать могу… - Криминалист бросил взгляд на притулившегося в углу Фиму, на Тишака, посмотрел на мрачно сгорбившегося за столом Гоцмана.
– Две вещи сказать могу. Первое. Грузовик уральский, выпущен в Миассе в сентябре сорок четвертого года. И второе. Двигатель ремонтировался. Недавно и… э-э… сильно. Нужна автомастерская, мастер, инструмент, станок и так дальше…
– Ясно, спасибо, - кивнул Гоцман, ввинчивая очередной окурок в пепельницу и бросая быстрый, ничего хорошего не сулящий взгляд на Фиму. Тот постарался этого взгляда не заметить.
– Андрей Викторович, прошу… Ваши соображения.
– У меня, собственно, мало радостного, - как всегда, спокойно поднялся Арсенин.- Лицевые ткани сгоревшего утрачены полностью, видимо, пламя было очень сильным. Однако на плече сохранились две наколки - голова девушки, тюльпан в руке и имя ИРА. Под мышкой - наколка с изображением кота…