Ликвидация
Шрифт:
– Х-ха!
– не выдержав, перебил Леха Якименко.
– Чудак с малолеток по зонам шарился, из непримиримых, а его берут водителем при грошах! Умора с перцем!
Арсенин недоуменно замолк. Гоцман сердито махнул на Леху ладонью, но, видя удивление судмедэксперта, раздраженно пояснил:
– ИРА - Иду Резать Актив! Тюльпан в руке - шестнадцать стукнуло на зоне, голова девушки на плече - семнадцать, тоже на зоне. Кот под мышкой значит «тюрьма - дом родной». Эти наколки означают, что их обладатель никогда не сотрудничал с руководством лагеря и на зоне… с малолеток. Видать, попал под 12-ю статью кодекса,
– Я не знал, - виновато пожал плечами врач.
– Квартирная хозяйка Эвы Радзакиса видела такую же наколку у него на плече. Общий анализ тела также подтверждает совпадение с Радзакисом - тридцать пять - сорок лет…
– Тридцать пять, - кивнул Гоцман, - если сорок - тогда бы он под 12-ю статью еще не подпадал… Спасибо, Андрей Викторович.
И взглядом пригласил Якименко: давай, мол, подводи итоги.
– Ну шо?
– Якименко, надевший ради расширенного заседания белый летний китель, поднялся со своего места.
– Имеем Эву Радзакиса, неизвестного нам капитана и еще более неизвестного третьего. Причем и в деле с инкассаторами, и со сгоревшим грузовиком. Шо позволяет объединить два эти дела по подозреваемым рылам. Лично у меня вызывает известный интерес тое обстоятельство, шо рыла с непонятным упорством подламывают именно государственные места, а не частные квартиры или дачи. То есть заведомо идут на десятку-четвертак, не боясь… Но, - он артистически развел руками, - на кону имеем мизер при пяти тузах. Обмундирование сгорело подчистую. Эва не разговаривает и разговаривать вряд ли начнет… Из примет - капитанские звездочки. Прям как у меня.
– Он юмористически покосился на собственные погоны.
– Да, зацепок мало, - скрипнул Гоцман.
– Шо значит «мало»?
Фима в возмущении приподнялся со стула. Гоцман кинул быстрый взгляд на Омельянчука, но тот, изнемогая от табачного чада, высунул голову на балкон.
– Шо значит «мало»?
– продолжал он.
– Сара тоже кричала «мало», а потом нянчила семерых бандитов, не считая девочек… Я имею кое-что сказать…
– Ты почему здесь?
– хмуро перебил его Гоцман.
– А где я должен быть?… Так вот, граждане менты…
– Тишак, проводи Фиму до проходной, - еще более жестко перебил Гоцман.
– И выясни, как он сюда попал.
Тишак поднялся с места, растерянно глядя на Фиму. Тот с непроницаемой физиономией хлопнул его по плечу:
– Провожать не надо, дорогу знаю. Адье вам с кисточкой…
Хлопнула дверь.
– Это я ему пропуск выписал, Давид Маркович, - тихо пояснил Якименко.
– Обмундирование-то он нашел…
Гоцман раздраженно задымил новой папиросой, не обращая внимания на укоризненный взгляд Арсенина. Взял со стола стакан с остывшим чаем, отхлебнул и поставил на место.
– Слушай сюда все!… - Давид крепко потер рукой лоб, вздохнул: - В общем, так… Тишак, копаешь прошлое и связи Радзакиса. Аккуратно, вдумчиво. От момента зачатия… Шо, где, когда и тому подобное… Якименко - автомастерские и гаражи. Грузовик - серьезная зацепка. Посмотри по ведомостям, за какими предприятиями числились ЗИСы сорок четвертого года выпуска. А также «Додж» и инкассаторская машина. Довжик - деловые люди на сбыте краденой одежды… Поможешь, Петро?
– Гоцман кивнул начальнику
Тот развел руками: какие, мол, разговоры, само собой.
– Вот такая картина маслом, - подытожил Гоцман и умолк, выжидательно глядя на Омельянчука: вы начальник, вам и закрывать заседание. А может, и сами какую мысль имеете…
Седоусый полковник откинул в сторону занавеску, страдальчески морщась от табачного дыма. Взял со стола стакан с остывшим крепким чаем и, нянча его в ладонях, негромко произнес, ни на кого не глядя:
– А Фима таки имел шо-то сказать…
– Переговорю, Андрей Остапыч!… - По лицу Гоцмана скользнула победная улыбка.
Глава пятая
Когда-то, еще до войны, это строение на берегу моря, недалеко от кладбища старых кораблей, - не то гараж, не то ангар - предназначалось для ремонта баркасов и мотоботов. В море по-прежнему вели ржавые рельсы, по которым когда-то рыбацкие суда вытягивали на берег, под навес. Но никаких баркасов здесь давно уже не было. Зато под навесом стоял «Студебеккер» с поднятым капотом, и в моторе, посвистывая, неспешно копались двое пленных румын, голых до пояса. На подножке машины маленький патефон шепеляво крутил польский фокстрот. «Вшистко мни едно, вшистко мни едно…» - тянула певица сладким, довоенным голосом…
Из пристроенного к гаражу низенького, крытого черепицей дома медленно вышел курчавый и бородатый седой грек с заварочным чайником в руках. Выплеснул спитой чай в помойное ведро. Прищурившись, глянул в сторону моря. И, резко ускорив шаг, двинулся навстречу грязному, усталому человеку, медленно поднимавшемуся к дому…
– Толя вернулся?
– прохрипел Чекан, усаживаясь на камень и с трудом стягивая с ноги сапог.
Грек молча кивнул, наблюдая.
– Кто еще в доме?
– С чего ты взял?
Чекан утомленно мотнул головой на заварочный чайник, стянул второй сапог, высыпал из него песок. Поморгал воспаленными от недосыпания веками.
– Кому чай собрался заваривать, Грек?
– А-а… - Грек уважительно улыбнулся.
– Женщина одна. Имеет наводку на сберкассу.
– Гони, - равнодушно бросил Чекан.
– Я с бабами не работаю.
– Чекан… - покачал головой грек.
– Она верная женщина. Лучшая наводчица, я отвечаю!
– Грек, - спокойно произнес Чекан, - еще раз: с бабами не работаю… Передай Академику, что обмундирование сгорело, Эву Радзакиса убили… А бабу гони, - он приподнялся с камня, с наслаждением пошевелил босыми пальцами ног, - сами разберемся. Я пока вымоюсь.
Тяжело ступая, держа сапоги в руке, Чекан двинулся в обход дома в сад, туда, где под старой грушей был устроен летний душ. Проходя мимо террасы, бросил мимолетный взгляд в окно. Увиденное заставило его забыть про осторожность…
Они смотрели друг на друга всего мгновение. Потом одновременно бросились к дверям - Чекан по двору, женщина по чисто вымытым половицам комнаты…
Встретившись с женщиной в дверях, он невольно отпрянул, а она побежала от него, задыхаясь от бега. Бежала по берегу, вдоль натянутых для просушки сетей, слыша за спиной частое дыхание. Нагнав, он схватил ее за плечи, развернул к себе. Жадно смотрел, ощупывая глазами губы, лоб, подбородок, волосы, грудь под белой кофтой…