Ликвидация
Шрифт:
Гоцман с полминуты смотрел на богатырски храпящего коллегу, потом решительно тряхнул его за плечо.
– Шоты ночью делал, шо храпишь, как той байбак?… Подъем. Еще шести вечера нету.
– А-а… - промямлил майор вялым от сна голосом.
– Здорово…
– Нашел шнурок?
Кречетов отрицательно помотал головой. Тяжело ступая и застегивая на ходу китель, прошел к рукомойнику, сунул голову под струю воды. Пока он фыркал и плескался, Гоцман снял телефонную трубку и набрал номер:
– Дипломатический интернат?… Ал-ле… Шо?… Не, девушка, на сироту
Ошибся. Брякнул трубку на рычаг и снова набрал четыре цифры.
– Селезенка у Охрятина цела, - утираясь вафельным полотенцем, сообщил Кречетов.
– Просто болевой шок. Так что можно продолжить допрос…
– Все равно - так больше не надо, - наставительно произнес Гоцман и снова заговорил в трубку: - Дипломатический интернат?… Это вас с УГРО беспокоят, подполковник милиции Гоцман… И вам здравия желаю. У вас воспитанник есть, Мишка Карась… Да, Карасев Михаил. Нет, ничего не натворил. Он мой сын. Как он может?… Так вот, передайте ему, шо на кино идем. Только не на «Остров сокровищ», а на «Сестру его дворецкого». Жду без копеек семь у входа… Не, лишнего нема. До свидания.
Кречетов помахал руками, разминая тело.
– Так вот, Давид. Допрос можно продолжать. Но есть информация поинтереснее. Мы нашли те три грузовика, что ночью привезли погромщиков на склад… Их бросили за городом, у свалки. Шеститонный «Мерседес» сильно побит, видимо, именно он, как самый тяжелый, таранил ворота… Остальные два более-менее целы.
– А я думал, ты спал, - одобрительно ухмыльнулся Гоцман.
– Я аж до дачи Ковалевского успел смотаться, - не без гордости заметил майор.
– Грузовики, все три - и «Боргвард», и «Мерседес», и «студер» - принадлежат артели мыловаров. Но за рулем сидели совсем другие люди.
– Угнали?
– Если бы!… Забрали. Притом не силой… Удостоверение показали, уголовного розыска. Мол, для оперативных надобностей… Человека, что совал им корочки, они со страху не запомнили. А вот внешность одного из водителей, что увели машины, запомнили. Коротко стриженный, щербатый, среднего роста… Ничего тебе этот словесный портрет не напоминает?… Сенька Шалый - знакомое имя?
– Вспоминаю, - отвел глаза Гоцман.
– Бежал недавно…
– Два часа назад его нашли у моря. Как говорят у вас, немного неживого… Пять легких огнестрельных ранений в руки и ноги, одно тяжелое - в ногу и одно смертельное - в голову… Системы оружия разные, последний выстрел сделан из «парабеллума»… Теперь сложи. Родю убивают здесь, в стенах УГРО. До этого сбегает Сенька…
– Он не от нас сбежал, а из тюрьмы, - перебил Гоцман.
– Все равно, - досадливо отмахнулся майор.
– Машины забирают, размахивая удостоверением…
– Ну, ксиву можно и подделать.
– Хорошо!
– упрямо кивнул Кречетов.
– Прибавь сюда, что, как ни сунемся мы за Чеканом, а его нет. И еще!… Если Фиму убил не Родя, так, значит, за ним шли. А кто знал, что Фима занимается расследованием?
Гоцман в задумчивости отошел к окну.
– Знали-то за это
– И тем не менее сложи все вместе, - настаивал Кречетов.
– Та я уже сложил, - вздохнул Давид.
– Всю ночь голову ломаю… Главное, конечно, Родя…
– Нет, Давид, - покачал головой Кречетов.
– Главное, что рядом с нами предатель.
В комнате повисла тишина. Ее по-прежнему нарушали только смех и галдеж милиционеров, толпившихся у турника. Ударов волейбольного мяча и рева мотора слышно не было - все, даже Васька Соболь, смотрели, как лихо крутил «солнышко» низкорослый Лужов. «Действительно здорово, - подумал Гоцман, машинально наблюдая за сценой из окна.
– Сгруппировался и сделал выход на спину. Это сложно. Молодец… А Сеньку, выходит, раскололи свои же».
– Все ж были на квартире. И Довжик, и Тишак, и Якименко…
– Так это может быть и человек из другого отдела. И Арсенин, и Черноуцану…
Лужов продолжал бешено крутиться на турнике.
– Во дает!
– восхищенно выкрикнул кто-то из зрителей.
– Но дверь-то в шкаф была закрыта, - произнес Гоцман, не отводя глаз от турника.
– И Охрятин…
В следующий момент он резко повернулся к Кречетову. Глаза Давида блестели.
– Закрыта, закрыта… Ни хрена она не была закрыта! Ах ты!…
– Думаешь?
– недоверчиво протянул майор.
– Так Охрятин же божился…
– Нет!
– перебил Гоцман.
– Помнишь, когда мы только подвели Родю, Охрятин просто сильно дернул ее, она и отворилась… Ах ты!
Отпихнув растерявшегося Кречетова, он выскочил в коридор. Из-за двери послышался его крик:
– Дежурный! Фонарь, быстро…
В маленьком кабинете Арсенина, пропахшем лекарствами, под портретом генерала Бурденко сидел, хлебая суп из алюминиевой миски, Охрятин. Увидев вбежавшего Гоцмана, он жалобно съежился, зажав миску между коленями, и стал похож на медведя, которого обложили охотники.
Но тяжело дышащий Гоцман смотрел не на него, а на Арсенина.
– Где тело Роди?
– Уже увезли, - пожал плечами врач.
– В морг.
– Где протокол осмотра?!
Арсенин приподнялся, начал перебирать бумаги на столе, но Гоцман нетерпеливо махнул рукой:
– Андрей, подожди!… Линия удушения шла назад? Или назад и вверх, к затылку?
– Назад и вверх… А что?
– То есть душили сверху, так?!
– Так, - недоумевающе кивнул Арсенин.
– Свети, свети, - приговаривал Гоцман дежурному, топтавшемуся с фонарем.
– Во-он туда, на потолок.
Они с дежурным, сопя и пыхтя, пытались поместиться вдвоем в крошечном каменном закутке. Наконец, убедившись, что это невозможно, Гоцман вырвал из рук милиционера фонарь и направил его луч на низкий пыльный потолок.
И как он мог не различить раньше этот еле заметный след от армейского сапога?… Может быть, сыграло свою роль то, что следы от сапог не так уж часто оказываются на потолке?… Гоцман скрипнул зубами и погасил фонарь.