Лилея

Чудинова Елена Петровна

ГЛАВА XXXVIII

Лагерь шуанов ликовал так, словно обрели белые не маленького русского дворянина, а не меньше, чем собственного своего короля. Никто не мерил порох, расточительно потраченный на зряшную пальбу в воздух. Особенно усердствовали Вигор де Лекур, Анри де Ларошжаклен и Жан де Сентвиль. Кому-то пришло в голову сопроводить стрельбу дуденьем в охотничьи рожки. Ну, трепещите, синие! От эдакого шума небось сделаете

лишнюю версту в сторонку! Из каких-то уж совсем сокровенных закромов явился бочонок сидра, а старуха Ивонна, невзирая на протесты, свернула шею одному из своих гусей. Теперь он уже шипел в очаге, капая душистым салом в благоразумно подставленую плошку.

Старик по имени Гульвен надумал вытащить на улицу столы из нескольких домов и составить рядком в один. Морской Кюре не менее деятельно отгонял всех от сего длинного стола, торопясь отслужить благодарственный молебен.

В часовенку все не влезли, большая часть народу молилась снаружи, прямо на площади. Не было средь прочих только Ан Анку, появившегося к концу молебна с несколькими пестренькими куропатками в сумке.

–  Все ж добавка к гусю.

Нелли щасливо рассмеялась: крестьянин он крестьянин и есть. Не таков Ан Анку, чтоб тратить добро без пользы. Покуда дворяне ребячились, он пострелял с толком.

Наконец суматоха улеглась и господин де Роскоф занял почетное место во главе стола.

–  Сядь-ко со мною рядом, маленькой византийский римлянин, - сказал он несколько темно.
– Хоть разгляжу толком, каков ты есть. Во всяком случае ты глядишь заправским шуаном.

Елену хотели усадить по другую руку господина де Роскофа, но она уперлась - села местом ниже, рядом с братом. Вместо нее усадили отца Модеста, хоть он и порывался самым обязательным образом сеть ниже отца Роже. Наконец расселись все.

–  За щасливый исход поисков нашей Элен де Роскоф!
– Ларошжаклен поднял деревянную плошку словно хрустальный бокал. Лицо его сделалось вовсе мальчишеским.
– Ура!!

–  Ур-ра-ра!!!
– Ненавистный для синих клич дружно загремел над застольем.

Как же велика в сердце человеческом потребность в радости, невольно подумала Елена, не в силах оторвать взора от брата, который, нимало не смущаясь всеобщим вниманьем, расправлялся с крылышком. Один мальчик жив-здоров, всего один, из сотен сгинувших. А сколь согреты этим все, считая и огрубевших в военных буднях мужчин! Никогда не забыть ей сего веселого утреннего пира под открытым небом, разгоряченных лиц, слетающего с уст пара, шуток и смеха, тарелок, расставленных по одной на двоих, англицкого победного клича… Воистину, каждый ребенок теперь - живая аллегория Надежды!

–  Пьем здоровье Его Величества

Сдвинем бокалы,

Фа-ла-ла-ла!

Старые вина в изрядном количестве,

Сдвинем бокалы,

Фа-ла-ла-ла!
– завел Ле Глиссон.

–  То-то будет получше холодных блинов, - довольно заметил Роман, швыряя косточку черной собаке, что повизгивала под столом, очумев от происходящего.

–  Многие б

и за них спасибо сказали теперь, - возмутилась Параша.
– Где ж ты, негодник, добывал блины?

Роман не ответил, уткнувшись в оловянную кружку. Быть может и не расслышал, немудрено в таком шуме.

–  Но прочь из застолья тот,

В чьей подлость душе живет,

Желаем ему отравиться

И в ад прямиком провалиться!

–  Ох и братец у тебя, голубка, - Катя тоже прилипла к мальчику взглядом.

Особо разглядывал его и отец Модест. Немудрено, они видели маленького Сабурова впервой! Нелли знала, что и священник, и подруга каждый сам для себя теперь перебирают свои сугубые приметы, меряют и взвешивают, приходят к каким-то заключеньям. Похоже, Катька довольна Романом несколько больше, чем отец Модест. Или ей мерещится?

–  Буду, - Роман охотно принял отрезанный господином де Роскофом кусок ножки.

Ну да, для него-то и отец Модест и Катька - всего лишь незнакомые покуда взрослые.

–  Понятно, что от санкюлотов тебе удалось сбежать, дитя, - господин де Роскоф улыбался.
– Но как же о тебе не знали наши крестьяне?

–  Я от всех людей хоронился. Я здесь чужой и не дорос разбираться, кто хорош, а кто плох.

–  А тот, кто с нами не пьет,

Пусть крюк в потолок вобьет!

Честное слово,

Пусть катится он,

К круглоголовым

В Иерихон!

Во взгляде господина де Роскофа застыл вопрос, каковой он, верно, счел покуда неуместным задать.

–  Так что после обеда и выступаем, - обратился Ларошжаклен кому-то, перекрикивая гул.

–  А Левелес?
– в который раз оговорилась Нелли, и даже не заметила, так мучительно кольнуло сердце сознание вины. Про чужого-то ребенка на радостях напрочь забыла!
– Разве мы не будем ее дольше дожидаться?

Антуанетта-Мария рассмеялась.

–  Чего дожидаться-то, сие дитя ночью воротилось и теперь спит сном более праведным, чем заслуживает! Вспало, вишь, повидать материну куму на соседнем хуторе, близ Плюзюнет. Ну да что, с дисциплиною у нас и у взрослых худо, с малолетков и спрашивать смех. Это ж как-никак не солдаты регулярные, а дети, к тому ж - одержимые.

На душе полегчало.

Песни лились все веселей, но застолье меж тем начало понемногу тяготить Елену. Яблочное вино и еда придали ей сил: теперь жаждала она осыпать брата расспросами.

–  Мы допоем и без Вас, - ласково молвил господин де Роскоф.
– Ступайте, дорогие мои дети, вам слишком многое надобно сказать друг дружке без свидетелей.

Наконец оказались они одни, она уж и не чаяла. Наконец сидят они в домишке у очага с жарко дотлевающим торфом.

–  Злодеев я положил ни о чем не расспрашивать, - опередил ее Роман.
– Как ты думаешь, Лена, для чего я им мог понадобиться? Уж я подслушивал, подслушивал, все впустую!

–  Нуждались они в одном - в золоте, коего много у старшего господина де Роскофа. Видишь ли, злодеи подумали, что ты и есть сын Филиппа.