Лимонов
Шрифт:
В остальное время она живет в доме одна, но каждый день туда приходят секретарша, которая занимается почтой хозяина, и уборщица-гаитянка. Эта немногочисленная команда (в Коннектикуте у него добрый десяток слуг) живет в постоянном ожидании и, надо признаться, в напряженном ожидании гастролей хозяина, который, к счастью, приезжает нечасто и редко проводит в Нью-Йорке больше недели кряду. Но было бы еще лучше, полагает Эдуард, если бы он не появлялся здесь вовсе.
При этом Стивен вовсе не тиран. Просто он нетерпелив, вечно куда-то спешит, склонен к вспышкам гнева, за которые всегда извиняется, поскольку весьма дорожит своим имиджем хозяина-либерала, и если бы дело происходило не в Америке, его можно было бы назвать леваком. Проблемы обращения на «вы» или на «ты» в английском не существует, но раз он называет Дженни Дженни, то она называет его Стивеном, и Эдуарду будет предложено поступать так же. Ни за что на свете Стивен не соглашается пользоваться звонком и не требует, чтобы завтрак ему приносили в постель: другое дело, что этот завтрак должен быть готов в любой момент, чай заварен как следует, тосты поджарены до нужной кондиции. Когда бы хозяин ни проснулся, он
В этом доме Эдуард стал своим человеком. В первую же встречу он понравился Стивену, который дружит с людьми искусства, любит похвастаться, что отдал миллион долларов на съемки авторского кино, и обожает все русское. Русской – разумеется, из белых – была его бабушка, уехавшая из страны после революции; в детстве она говорила с ним по-русски, с тех пор у него в памяти осталось всего несколько слов, но выговор у Стивена, как и у меня [24] , старинный русский. Поэтому он любит принимать у себя русских, приезжающих в Нью-Йорк, и ему приятно видеть в доме, практически постоянно, настоящего русского поэта и беседовать с ним о суровой жизни в Советском Союзе. Эдуард рассказывает ему о психиатрической клинике, о стычках с КГБ. Он расцвечивает свои приключения новыми красками, творчески развивает популярную тему политзаключенных. Он знает, какая песня доставит больше всего удовольствия его собеседнику, и исполняет ее с наивозможной услужливостью.
24
Имеется в виду сам автор – Эммануэль Каррер, чья мать, историк Элен Каррер д’Анкосс, урожденная Зурабишвили, происходит из рода грузинских эмигрантов, связанных родственными узами с русскими дворянскими семьями Орловых, Веневитиновых и проч.
Он улыбается, складывает чашки в посудомоечную машину, слушает, согласно кивая головой, но когда Стивен, весьма довольный их беседой, поднимается к себе, чтобы надеть костюм за десять тысяч долларов и отправиться обедать в ресторан, где самое дешевое блюдо стоит столько, что на эти деньги можно месяц кормить целую ораву пуэрториканцев, Эдуард думает, что, не получи наш миллиардер в наследство кучу денег, хотел бы он посмотреть, как этот Стивен стал бы выкручиваться, очутившись в нью-йоркских джунглях, без гроша в кармане, имея лишь хуй в штанах да нож за голенищем. Впервые в жизни Эдуард видит на столь близком расстоянии кого-то, кто находится на вершине социальной лестницы, и надо признать, что этот человек оказался не самым плохим, вполне цивилизованным и вовсе не похожим на советские карикатуры на капиталистов: злобный карлик с толстым брюхом, пьющий кровь бедняков. Все это правда, однако вопрос остается: почему он, а не я?
На этот вопрос есть лишь один ответ: революция. Настоящая, а не пустое словоблудие приятелей Кэрол или невнятные реформы, за которые ратуют социал-предатели всех мастей. Нет, только насилие, только трупы на фонарных столбах. В Америке, думает Эдуард, все сразу пошло не так и вряд ли что-нибудь получится. Хорошо было бы попасть к палестинцам или к Каддафи – его фото, приклеенное скотчем, висит у него над кроватью рядом с портретами Чарльза Мэнсона и его собственным, в костюме «национального героя» и с нагой Еленой у ног. Он, Эдуард, не испугался бы. Даже если будет грозить смерть. Единственное, что его не устраивает, – сгинуть в безвестности. Если роман «Это я – Эдичка» будет опубликован и к нему придет заслуженный успех, тогда – да. Скандально известный писатель Лимонов сражен автоматной очередью в Бейруте – эта новость будет напечатана на первой полосе New York Times. Стивен и ему подобные прочтут ее, сидя за блинчиками с кленовым сиропом, и задумчиво изрекут: «И все-таки этот человек должен был жить». Если так, то ладно, это стоит того. А смерть неизвестного солдата – никогда.
Стивен интересуется, какие у него планы. Он написал книгу? А почему бы ее не перевести, хотя бы частично? Почему не показать литературному агенту? Он знает одного и может их познакомить. Эдуард следует его совету и на свои жалкие гроши оплачивает перевод первых четырех глав, включая и знаменитый сексуальный эпизод с Крисом в детской песочнице. Агент несет их в издательский дом «Макмиллан». Ответа нет долго, но говорят, что это нормально. Как-то утром он пошел посмотреть, как выглядит здание, где решается его судьба. У входа два черных служителя разгружают грузовичок с кузовом, битком набитым толстыми конвертами. Два, а то и три кубометра рукописей, с ужасом прикидывает Эдуард. И ужасней всего то, сокрушается он, что где-то наверху, на одном из этажей, сидит незнакомый ему тип, который возьмет один из конвертов, откроет его, увидит английское название «That’s me, Eddy» и начнет читать. Возможно, он увлечется, прочтет все четыре главы и, не дожидаясь вызова, пойдет к начальнику и скажет, что среди кучи макулатуры ему попался шедевр нового Генри Миллера. Однако вполне может статься, что этот тип пожмет плечами и, без долгих размышлений, бросит рукопись в кучу забракованных. Если бы он мог его увидеть, заглянуть в глаза человеку, от вкуса, настроения, каприза которого зависит, останется или нет Эдуард Лимонов прозябать в тоскливой толпе неудачников… А может, его судья – вон тот молодой человек, который входит в холл торопливым шагом человека, знающего здешние места? Костюм, галстук, очки без оправы, по виду – откровенный болван… Есть от чего свихнуться.
На сколько
«Три сотни слуг!» – повторяет Дженни с такой гордостью, словно этот замок принадлежит ей; но больше всего изумляет Эдуарда то, что она восхищается абсолютно искренне, радуясь и за графиню, и за себя, которой выпало счастье ей прислуживать. Когда Стивен, весьма дружелюбно, представил его пресловутой графине как «бойфренда нашей милой Дженни», Эдуарду хотелось провалиться сквозь землю. Он не сомневается: попади они на пустынный остров, графиня нашла бы его соблазнительным. Но здесь, в качестве любовника гувернантки с толстыми икрами… Как сексуального партнера это его уничтожает полностью. С ним все ясно, и из-за этого он страшно злится на Дженни. Его начинает раздражать ее добродушие, ее манера быть всегда довольной своей судьбой, сидеть, раздвинув толстые ляжки, выдавливать угри на носу в его присутствии. Он терпеть не может ее лучших подруг: как только Стивен за дверь, они тут же вваливаются в дом и, покуривая джойнты, рассуждают о своих чакрах и макробиотических диетах. И если бы они хоть были настоящими хиппи, как семья Чарльза Мэнсона, так нет: одна работает секретаршей, другая – помощником у дантиста. В конце концов, ему более симпатичны родители Дженни, откровенная деревенщина с Middle West, с которыми она хочет его познакомить, когда они приедут провести недельку в большом городе. Отец, бывший служащий ФБР, удивительным образом похож на Вениамина. Когда Эдуард ему об этом сказал, добавив, что его отец работал в КГБ, тот опустил голову, а потом изрек, что хорошие люди есть везде: «И в американском народе, и в русском народе много хороших людей, это вожди все мошенничают и еще евреи». Он с гордостью рассказывает, что Эдгар Гувер [25] присылал подарки к рождению всех его четверых детей; а узнав, что Эдуард пишет, желает ему такого же успеха, как у Питера Бенчли, автора «Челюстей». Бесхитростный мужик, любитель пива и клетчатых рубашек, явный ходок по бабам – он решительно нравится Эдуарду больше, чем его дочь.
25
Эдгар Гувер (John Edgar Hoover, 1895–1972) – директор ФБР с 1924 по 1972 год.
Можно, конечно, смотреть на вещи спокойно, как это делает Дженни. Она прекрасно устроена, живет в великолепном доме с комфортом и роскошью, которые только можно себе представить и, за исключением нескольких дней в месяц, когда Стивен здесь и нужно выкладываться, предоставлена сама себе. Может принимать кого хочет, ни за что не платит и, в обмен на часть своего свободного времени и толику терпения, пользуется всеми преимуществами богатства, но при этом свободна от связанных с ним хлопот. Ведь большие деньги, полагает она, это постоянная головная боль, и она бы не хотела быть на месте своего хозяина.
Да, можно воспринимать все именно так. Эдуард мог бы расценивать как чудесный подарок свое появление в этом доме, где с некоторых пор он почти живет. Великолепно все, кроме одного: «Дженни, ты, черт побери, – служанка, а я – любовник служанки!» Эта фраза вырвалась у него однажды, как плевок ей в лицо. Он хотел вывести ее из себя. Она смотрит на него, и в глазах у нее больше удивления, чем обиды, как будто он не в себе, и вместо того, чтобы возмутиться, Дженни спокойно отвечает: «Никто не заставляет тебя оставаться здесь, Эд». Ответ простой, но хороший. Нет, оставаться его никто не принуждает. Только теперь, поняв, что значит жить в роскоши, он, в свои тридцать пять никогда не живший в приличных условиях, совершенно не готов вернуться в гостиницу «Эмбасси», коротать свои праздные дни на лужайке Центрального парка, путаться в подворотнях с кем попало. Как жаль, сетует он, что Стивен не голубой.
7
Шмаков, который знает всех, рассказывает ему новости о Елене. Эдуард считал, что с момента их разрыва она вращается в сферах, недоступных для него: лофты, шампанское, кокаин, всемирно известные артисты и модели, но в действительности все оборачивалось для нее не так уж хорошо. С Жан-Пьером она рассталась, у нее были другие любовники, и они обращались с ней не лучшим образом, а последний и вовсе ее бросил.
Они увиделись. Она живет в жалкой крошечной квартирке, которая ничуть не лучше их норы на Лексингтон-авеню. У нее заложен нос, красные глаза, холодильник пустой. Ее мало интересует, как он живет, и это его устраивает: неприятно признаваться, что живешь со служанкой. Они выходят прогуляться, и он, зная, что шопинг для нее, как и для него, лучшее лекарство, предлагает ей зайти в «Блумингдейл» и купить себе что-нибудь. «Выбирай что хочешь», – предлагает он. В ее взгляде – недоверие и тревога: а есть ли у него деньги? Можно не беспокоиться. Он только что получил свой вэлфер. Ладно. Угадайте, что выбрала Елена? Трусики. Пару хорошеньких маленьких трусиков, какие носят проститутки, чтобы прятать в них свою пизду, теперь для него запретную. Она хочет их примерить, выходит из кабины в туфлях на высоких каблуках, без лифчика, в колготках, на которые надеты трусики – такие тоненькие, что видны волосы на лобке.