Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия
Шрифт:
Начал писать это в море, приближаясь к Петровску, но пришлось отложить до прибытия в порт. Петровск – хорошенький городок на Северном Кавказе у подножия высоких, красивых гор. Я несказанно наслаждался, плавая в волнах, бросавших и переворачивавших меня. Через полчаса отплываем в Баку. Оттуда я завтра вечером отправлюсь в Красноводск, на другой берег Каспийского моря. В четверг вечером надеюсь прибыть в Ташкент.
Никто в этом путешествии не принимает меня за офицера, но, впрочем, и мои попутчики – не острые умом японцы.
Надеюсь, ты не забыл заявить меня членом Финно-угорского общества.
Многочисленные приветы вам всем.
Твой преданный Густав.
P. S. Вышлю из Ташкента заказным письмом более подробные инструкции относительно моей переписки, когда побеседую с
Уже в Ташкенте стало ясно, что совместное с Пеллио путешествие не позволит Маннергейму выполнить задание Генштаба. Профессор был, конечно, осведомлен о том, кто этот сопровождаемый казаками финский барон-«ученый» с военной выправкой и с какими целями тот присоединяется к экспедиции. Тем не менее Пеллио рассчитывал, что Маннергейм будет в своих действиях полностью подчинен ему как начальнику экспедиции и утверждал, что русские обещали ему 10 000 франков. Не получив этих денег и поняв, что барон для выполнения своей миссии должен пользоваться определенной свободой действий, Пеллио начал вести себя крайне недоброжелательно и досаждать Маннергейму всевозможными придирками и требованиями. Разумеется, он был нежелательным спутником для французского археолога: его инкогнито было шито белыми нитками, и китайские чиновники могли из-за российского полковника чинить препятствия всей экспедиции. Все же от Оша до Кашгара они ехали вместе, и только после этого Маннергейм расстался с экспедицией Пеллио и путешествовал дальше в сопровождении одного казака и постоянно менявшихся наемных работников из местного населения.
86
Mannerheim G. Kirjeit"a. S. 75–78.
В предварительном отчете Генеральному штабу, который Маннергейм составил после поездки (на хорошем русском языке, как мы можем убедиться), он весьма подробно изложил причины разногласий с французским ученым.
«…Прибыл 5 июля в Ташкент, где и явился командующему войсками генерал-лейтенанту Субботичу и начальнику штаба округа генерал-майору Маркову. От них я никаких новых инструкций не получил. Снаряжение для экспедиции Пеллио, направленное из Парижа через Либаву, задержало нас несколько дней в Ташкенте, откуда мы выехали только 13 июля вечером. Пеллио со спутниками отправился в Коканд для приема своего снаряжения, я же в Самарканд за 5 казаками 2-го Уральского казачьего полка, назначенными по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению для участия в экспедиции Пеллио. Непосредственно перед нашим выездом из Ташкента начальником штаба округа было сообщено г. Пеллио и мне, выписками из официального к нему письма начальника Генерального штаба, следующее: «Казаки должны быть подчинены г. Пеллио через Барона Маннергейма, оставаясь в непосредственном подчинении этому последнему, причем Барону Маннергейму предоставлено право пользоваться для личных услуг двумя казаками по собственному выбору».
Привожу это обстоятельство, в сущности незначительное, только потому, что оно вызвало сильное неудовольствие со стороны Пеллио, и мне кажется, что оно в связи с другим значительным неудовольствием Пеллио из-за невысылки, по его словам, обещанной или полуобещанной ему субсидии в 10 000 франков, которую он почему-то рассчитывал получить через меня, послужило одним из главных мотивов к созданию для меня в экспедиции совершенно иного положения (что будет видно из дальнейшего отчета), чем предполагалось при первоначальных переговорах в Париже и Петербурге.
…В Самарканде я принял 5 казаков: Семена Бокова, Игнатия Юнусова, Ширвана Ильязова, Хабибуллу Тахватулина и Шакира Рахимжанова. На выбор их было командиром полка обращено особое внимание, последние три были магометане, все говорили по-киргизски или по-сартовски. Они сидели на прекрасных конях с щегольскою седловкою. Снаряжение одеждою и оружием было безукоризненно, даже богато. В Андижане я снова съехался с Пеллио. Казаки были распределены следующим образом: лучший, по заявлению начальства, что впоследствии и подтвердилось, Боков, – был назначен старшим к Пеллио, из остальных я выбрал себе старшим Юнусова. Остальные были распределены по жребию, причем Ильязов и Тахватулин попали к Пеллио, а Рахимжанов ко мне.
…Во время этого первого этапа я вынужден был просить Пеллио выяснить мое положение в его миссии. К этому побудили меня его несколько странные и, как мне показалось, даже враждебные отношения ко мне и к моим работам, что, очевидно, мешало успеху их. Между тем именно в Кашгаре необходимо было завести сношения с китайскими властями. Резюме его пространного ответа сводится вкратце к следующему. Французское Министерство иностранных дел, отказав в выдаче мне французского паспорта, затем по ходатайству русского посла Нелидова просило его дать согласие на мое участие в экспедиции, и этим, так сказать, подчеркнуло свое нежелание нести какую-либо ответственность за могущие произойти осложнения.
…Следовательно, поставить себя вполне под его контроль я не счел возможным уже потому, что он высказал, что, вероятно, не позволил бы мне исследовать дорогу через Музарт и производить подобные работы в близости нашей границы, если бы я был назначен всецело в его распоряжение. Другими словами, он, вероятно, не дал бы мне возможности исполнить данную инструкцию.
…В Кашгаре мы простояли вторую половину августа и первую сентября. Мне пришлось прикупить лошадей и нанять трех человек, одного китайца для разведок, 1 сарта – повара, а другого – для ухода за вьючными лошадьми взамен казака Юнусова, который за несоответствующее поведение был отправлен обратно в полк.
Я старался использовать продолжительное пребывание Пеллио в Кашгаре к усиленным занятиям по китайскому языку. К тому меня вынуждала невозможность найти хотя сколько-нибудь удовлетворительного переводчика» [87] .
Маннергейм и Пеллио некоторое время переписывались, информируя друг друга об основных событиях поездки и своих планах [88] . В дневнике, который Маннергейм вел с присущей ему пунктуальностью, – чаще всего смертельно усталым после многочасовых переходов и в самых, казалось бы, неподходящих условиях, – имя Пеллио не упоминается. Нет о нем ни слова и в мемуарах, и поэтому создается впечатление, что Маннергейм все время путешествовал самостоятельно.
87
Маннергейм Г. Предварительный отчет. НАФ. Коллекция А. Langhoff. К. 16, № 111. С. 5–8. Приводится в новой орфографии, но с сохранением стиля Маннергейма.
88
Screen J. E. O. Mannerheim. S. 64–68.
Дневник поездки по Азии написан так увлекательно, что местами читается как литературное произведение. Особенно хороши описания природы. Людей барон характеризует со свойственной ему иронией, но в этом нет ни следа высокомерия или недоброжелательности; живое и динамичное повествование заставляет читателя забыть о разведывательной цели всего похода. Дневник Маннергейм вел по-шведски и в целях конспирации, и потому, что все-таки этот язык был его родным. Свой 200-страничный «Предварительный отчет» Генеральному штабу он писал после окончания путешествия – уже на русском языке – на основе именно этих записей, поэтому некоторые страницы дневника полны статистических данных. Например, упоминая населенные пункты, он неизменно фиксирует подробности: сколько в селении домов и сколько в среднем человек в каждом доме, сколько голов домашнего скота и какого именно, сколько земли и каким способом ее возделывают; упоминает даже о количестве удобрений на единицу площади.
26 августа 1906 г. Сегодня у нас был длинный и тяжелый марш. Переходя через Кызыл-Су вблизи Улугчата, дорога следует с десяток верст по левому берегу реки. Брод трудный, течение бурное, вода достигает седла. Дорога долго идет по крутому и скользкому глинистому косогору, на котором лошади часто оступаются и почти падают вниз, в поток. С юго-востока дорога сворачивает на восток; уходит от русла реки и уводит нас к бесплодным глиняным горам. Она вьется вперед по крупному осыпающемуся гравию из долины в долину. Из животного мира не встречается ничего, кроме лошадиных и ослиных скелетов или полусгнивших останков в подтверждение трудностей пути. Русла рек и ручьев совершенно пересохшие. Дорога все поднимается. Нетерпеливо ждем, чтобы она начала спускаться и что попадем к воде. Возле пары лужиц я могу, наконец, часов около 2-х сойти с седла и дать лошадям попить немного воды, чтобы они могли освежиться после утомительных подъемов и спусков по скользкой дороге, в то время как я делю с Лю [89] и Юнусовым кусочек хлеба и дыню, купленную в караване, пришедшем из Кашгара [90] .
89
Лю – китайский проводник-переводчик, сопровождавший Маннергейма.
90
Donner K. Sotamarsalkka Mannerheim. Helsinki, 1937. S. 29–31 (пер. с финского).