Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия
Шрифт:
На войне единичный человек сражается не за какую-то систему правления, а за страну, к армии которой он принадлежит. Я считаю, что нет большой разницы – делает он это добровольно или по приказу: он делает не что иное, как исполняет свой долг офицера.
Вдобавок к этим чисто теоретическим причинам, у меня есть множество личных побуждений. Мне 37 лет. Серьезные военные события не часто случаются. Если я не приму участия в этом, возможно, что из меня никогда не выйдет ничего, кроме кабинетного военного, и мне нечего будет сказать, когда мои более испытанные собратья по оружию в подкрепление своих утверждений станут описывать картины боя. После этой войны число таких «испытанных» вырастет до тысяч.
Последние 2–3 года мое существование в Петербурге было очень трудным, подчас просто невыносимым – по многим причинам, которых я здесь поистине
Для упорядочения денежных дел Наты я в течение двух лет сделал все, что мог. Отныне они пойдут ровно в том направлении, которое им сейчас придано. Я могу повлиять на них, значит, самое большее несколько месяцев.
Чтобы привести в порядок мои личные обязательства и облегчить денежные дела Наты или поддержать моих дочерей, я заключил два страховых договора, один в 20 000 ф<инских> м<арок> и другой – величиной в 100 000 крон. Стало быть, могу с чистой совестью и спокойной душой встретить опасности войны.
Моим маленьким дочкам при теперешних печальных обстоятельствах нет от меня никакой пользы. Я так задавлен долгами, что, лишь живя чрезвычайно расчетливо, могу вообще продолжать свое существование; для меня было бы совершенно невозможно заботиться об их воспитании. Если я по-прежнему останусь в Петербурге, груз долгов только возрастет. Его не легко ни погасить, ни нести.
В заключение могу сказать, что мне не нужно самому проситься добровольцем на театр военных действий, так как у меня есть уверенность, что пара знакомых генералов телеграфирует сюда и попросит меня приехать. Мне нельзя запретить выполнить эту просьбу.
Поскольку я никак не успеваю ответить на письмо Юхана, прошу тебя дать это письмо ему. У меня было бы еще много что сказать, но ты ведь понимаешь, как трудно в письме достаточно подробно рассматривать такую деликатную тему.
Передай сердечные приветы Айне и детям. Твой преданный Густав [66] .
Густав получает назначение в 52-й Нежинский драгунский полк и повышение в чине, происходившее автоматически при переводе из гвардейского полка в армейский, – теперь он подполковник. Он отправляется на японский фронт и, по свидетельству очевидцев, кажется, ищет смерти – по крайней мере, проявляет отчаянную храбрость. В то же время ясный ум и наблюдательность не покидают его даже в самые трудные моменты. В дневниковых записях и письмах к родным он отмечает как признаки разложения в русской армии, так и недостатки командования: пожалуй, с этого периода начинается становление того Маннергейма, которого знает весь мир.
66
Mannerheim G. Kirjeit"a. S. 71.
Дневник он начал вести уже в поезде, во время длинного пути на Дальний Восток, в Маньчжурию. Эти записи, полные живой наблюдательности и сарказма, не лишены стилистического изящества. Вот первые дни пребывания на фронте.
14 ноября. …Водка занимает – по крайней мере, в военных условиях – важное место. Ее пьют за едой совсем неразбавленную, точно воду, и в «самой развеселой» фанзе 2-го эскадрона многие офицеры ни одного вечера не ложатся спать, не будучи более или менее навеселе. Мой постоянный отказ от участия в этих для меня непривычных празднествах, возможно, привнес некоторую прохладность в отношения. Да и что с того? Ведь я замечаю, что группа участников помоложе явно хотела бы последовать моему примеру. Совершенно комичным кажется именно мне выступать в роли апостола трезвости, если только вспомнить мою жизнь, которая вмещала и «периоды Пульчинеллы», но годы и обстоятельства влияют на людские убеждения и меняют их. Ведь нынешняя война показывает достаточно ясно, что вопросом жизни нашей армии является создание для офицеров сферы интересов, имеющих отношение к требованиям профессии. Типичные для нашего офицерства невоздержанность и полное отсутствие заинтересованности – враги более опасные, чем японцы…
30 ноября. …Поодаль во дворе стоял обоз, который, конечно же, мог принадлежать только казакам или цыганскому
В общей штабной спальне – обширном зале с нарами вдоль двух стен – была сымпровизирована столовая. В конце длинного стола в удобном китайском кресле сидел генерал – мужчина средних лет с орлиным носом, короткой черной бородой и огненными темными глазами. На голове у него была черная тюбетейка, одет он был в длинную, плотно застегнутую спереди на крючки и обшитую тонкой овечьей кожей безрукавку из черного шелка и обут в войлочные сапоги с загнутыми носами. Он казался средневековым рыцарем среди своих воинов и наемников. Общество вокруг него было и в самом деле необычное. Два десятка офицеров, за исключением начальника штаба, выглядели довольно буйными типами, которых вполне можно вообразить на попойке в средневековом рыцарском замке, – такова была застольная компания генерала [68] .
67
Фудутунко – вьючный скот; от китайского «f`utuо». (Примеч. Гарри Галена.)
68
Mannerheim G. P"aiv"akirja Japanin sodasta 1904–1905 sek"a rintamakirjeit"a omaisille. Helsinki, 1982. S. 44–52 (пер. с финского).
В начале декабря 1904 года произошло боевое крещение подполковника Маннергейма: первая стычка с японцами. В те же дни он впервые встретился с князем Георгием Тумановым [69] .
4–14 декабря. …познакомился с подполковником Тумановым, под командованием которого мне надо было продолжать мой поход… В отряд Туманова входило две сотни, из которых первая принадлежала к Дагестанскому, а вторая – к Терско-Кубанскому казачьему полку. Туманов спросил, хочу ли я принять под командование половину сотни и провести разведку в паре сел и на одном участке дороги. Я с радостью принял предложение…
69
Туманов Георгий Александрович (1856–1918) – русский генерал, герой Первой мировой войны. Окончил Николаевское кавалерийское училище, Академию Генерального штаба, числился в Нижегородском драгунском полку, участвовал в Русско-японской войне. С 1904 по 1905 гг. – командир 2-й бригады Сибирской казачьей дивизии, 1905–1906 гг. – начальник штаба 10-го армейского корпуса, 1907–1910 гг. – окружной дежурный генерал штаба Варшавского военного округа, командующий корпусом. Расстрелян большевиками в конце 1920-х гг.
И далее, в строках, описывающих бой, – ключевые слова, весьма важные для понимания характера автора дневника: «…Мой 11-летний конь, „Арбуз“, от страха стал неуправляемым; мне пришлось употребить все силы, чтобы не дать ему выйти из-под контроля и осрамить меня. К моему удовлетворению, мне удалось сдержать его и, сохранив достоинство, заставить идти шагом и совсем мелкой рысью вслед за казаками…» [70]
70
Mannerheim G. P"aiv"akirja Japanin sodasta… S. 61, 65.
Дружба с князем Тумановым, начавшаяся в совместном походе, продолжалась до самого конца пребывания Маннергейма в России. Отношения складывались с самого начала доверительные, судя по записке тех дней от Туманова.
Дорогой друг!
Не найдется ли у Тебя или у начальника штаба 1 бут. водки или 1/2 б. спирта.
Будем бесконечно благодарны.
Твой Туманов [71] .
71
НАФ. Коллекция Grensholm. VAY 5663.