Лишний в его игре
Шрифт:
Часы до приезда Катерины Николаевна тянутся невероятно медленно. Я провожу время в комнате Нонны. Она на работе до девяти, к этому моменту Катерина Николаевна должна вернуться. Но если вдруг Нонна придет раньше и застукает меня, то мне не поздоровится. Она ненавидит, когда я захожу в ее комнату.
И вот я вижу знакомую машину. Сердце быстро стучит. Как поступить? Остаться или же выйти на улицу? Я решаю остаться. Как-то странно будет ждать ее у подъезда. Это уже не сюрприз.
Я смотрю, как она выходит из машины. На ней плащ ниже колена, туфли на каблуках. Я открываю окно, словно так лучше
Отсюда, кстати, мне ничего не видно — Волшебную страну закрывает козырек подъезда. Зато из кухни Катерины Николаевны она замечательно просматривается.
Я немного расстраиваюсь. Но я предполагал, что такое может быть. Ничего страшного: она увидит Волшебную страну из окна или завтра, когда выйдет из дома.
Жаль, тогда мне будут недоступны ее первые эмоции… но, поняв, что это я, она обязательно что-нибудь мне скажет. Удивляюсь самому себе: с чего вдруг мне теперь нравится делать другим сюрпризы? Раньше я не замечал за собой такого. Что-то явно изменилось…
Но на следующий день, выйдя из дома, чтобы пойти в школу, я замечаю, что Волшебной страны больше нет. Вместо нее ровная земля. Не осталось ничего: ни замка, ни пенька, ни цветов. Кто-то уничтожил все.
Ярослав
22
Два последних дня Хмурь что-то копал под окнами, пока мама была в командировке. Я сразу почуял: неспроста это. Бесился, что не могу понять, что он делает и зачем. В итоге оказалось, что он там строит какой-то ландшафтный дизайн, с пеньками, замками и цветами. Закончил все в день, когда должна была приехать мама. Точно — копал для нее.
Я долго разглядывал хмурьский шедевр. Штука странная, но детали меня впечатлили. Много времени он на это убил. Видно, что старался. Интересно, все-таки для чего это? Что это означает для мамы?
Понимал: чем дольше медлю, тем тяжелее мне будет реализовать задуманное.
Поэтому я не стал долго гадать, какие эмоции должна была вызвать у мамы построенная Хмурем фигня, и сломал ее.
Старушки на лавочке возмущались — чего это я такую красоту разрушаю? Я заявил с умным видом: «Не по ГОСТу все! Нарушает нормы!», и только тогда старушки затихли. ГОСТы — это святое, против них не попрешь.
Тяжело разрушать чужое творчество, но то, что построил Хмурь, ломать было приятно. Всего за час я не оставил ничего от его трудов. Так ему и надо. Дорого бы я отдал за то, чтобы увидеть его лицо, когда он обнаружит руины!
Но я вижу его лицо сейчас: в школе Хмурь сразу набрасывается на меня:
— Какого черта ты сделал?
Его глаза горят. Он скалится, обнажая верхние зубы.
— Чего сделал? — притворяюсь, что не понимаю.
— Не прикидывайся! Ты сломал все, что я построил.
— Не понимаю,
Он рычит, топает ногой от бессилья. Хватается за голову:
— Ты просто выносишь мне мозг! Когда-нибудь я тебя точно убью!
С этими словами он уходит.
— Спасибо, взаимно! — кричу я ему в спину и довольно улыбаюсь.
* * *
Недавно замесили крутое граффити на стене загса. На уровне головы — мужскую черную шляпу-котелок; рядом — развевающуюся фату, а между ними вверху — разлетающихся голубей. Получилось здорово, будто специальный стенд для фото. Можно побыть женихом и невестой. Мы и сами подурачились, пофоткались: «примеряли» на себя фату и котелок, припадали на одно колено, запускали в небо голубей, поднимали друг друга на руки. Фотки вышли классные.
Людям наша идея тоже понравилась. У стены загса мы часто наблюдали парочки, которые встают в позы по нашей задумке и фотографируются. А однажды я даже молодоженов увидел. В общем, такая гордость пробирала!
А сегодня знаете что? ЖКХ берет и закрашивает всю стену! И котелок, и фату, и всех голубей подчистую… Уродливой такой краской, темно-желтой.
Как тут не отомстить? Мы приходим к их конторе вечером, после закрытия. Лезем на крышу по пожарной лестнице, встаем над входной дверью, достаем альпинистские веревки. Мы с Башней привязываем веревки к себе и к трубе. Каспер и Жук нас страхуют, а мы лезем вниз. Остаемся на уровне третьего этажа, далеко от окон.
И рисуем на стене огромную жопу.
Жопа выходит шикарной. А главное — до нее фиг долезешь, чтобы смыть. Уверен, она тут еще долго будет красоваться и радовать работников ЖКХ.
Забираемся обратно, радостно поздравляем друг друга, собираем стафф и спускаемся. Смеемся, делимся предположениями, какие лица завтра будут у сотрудников, когда они придут на работу. И тут…
— Добрый вечер, молодые люди.
Я вижу маму, а за ней — Хмуря, на лице которого застыла мерзкая ухмылочка. Они стоят у здания ЖКХ. Вид у мамы такой, как будто она одним взглядом сейчас здесь все заморозит. Я резко останавливаюсь. Остальные следуют моему примеру.
— Мама? — Я в растерянности.
— Извини, сын, что недооценивала твой талант, — холодно отвечает она. — Была не права.
— Я… Мы… — запинаюсь я. Судорожно пытаюсь придумать какую-то отмазку, но понимаю, что ничего не сработает. Скорее всего, мама видела весь творческий процесс.
— Марш. Домой.
Она будто не говорит, а стреляет острыми льдинками. Резко разворачивается и уходит, Хмурь семенит за ней, как домашний пудель. Я переглядываюсь с крю. Парни сочувственно кивают на прощание.
У мамы есть особая сила — подавлять волю людей. Я мог бы послать ее ко всем чертям, но вместо этого понуро плетусь следом. Чтобы хоть немного поднять себе настроение, в дороге представляю, как подвергаю Хмуря всяческим пыткам.
Дома мама заявляет, что никакого доверия мне больше нет. Я глупый ребенок, и место мне в детском саду. Она даже не повышает голос. Но между нами словно вырастает стена.
Она смотрит на меня как на чужого человека. Она разочарована, я не оправдал ее надежд. Почему-то от этого мне в сто раз паршивее. Лучше бы накричала…