Лишний в его игре
Шрифт:
Но через какое-то время ей, конечно же, удается меня раскусить.
* * *
Как-то вечером возвращаюсь домой и застаю маму в гостиной — она сидит в кресле, как Снежная Королева на троне. Я сразу чую: что-то не так.
— Где ты был? — спрашивает она.
— У Антона, — равнодушно говорю я.
— Ты мне врешь. Тебя видели в «Олимпии» в компании двух девушек и трех парней. И почему-то мне кажется, что Антона среди них не было.
Мы и правда гуляли сегодня в торговом центре… Ходили в кино и рубились в аэрохоккей.
— Кто тебе сказал?
Мама встает с кресла. Тон у нее усталый и раздраженный:
— Какая разница? Кто надо, тот сказал. Почему ты всегда держишь меня за дуру, Ярослав? Почему всегда считаешь, что ты один такой умный, а кругом все идиоты, которых легко обвести вокруг пальца?
— Я так не считаю, — угрюмо отвечаю я. — Просто запрещать человеку общаться с тем, с кем он хочет, вообще-то несправедливо.
— И нужно обязательно решить эту проблему через обман?
— Если по-другому никак, то да.
Мы смотрим друг на друга упрямо, с вызовом — будто сражаемся взглядами.
— С этого момента, — наконец говорит мама, — ты не получишь от меня ни копейки. Раз ты такой умный и самостоятельный, тебе не составит труда найти подработку.
Это удар и предательство с ее стороны.
— Тебе не надоело манипулировать и угрожать деньгами? — спрашиваю я с презрением. — Это так низко и мерзко, мам.
— А я больше и не угрожаю. — Мама пристально смотрит мне в глаза, задрав подбородок. — По крайней мере, больше это не пустые угрозы.
Я хмурюсь. Перевариваю услышанное. Смотрю на нее, тщетно пытаясь понять, говорит ли она правду.
— Я серьезно, Ярослав, — добавляет она, словно прочитав мои мысли. — Больше никаких денег. Ты у нас такой взрослый и самостоятельный, вот теперь справляйся сам.
— Я взрослый и самостоятельный только тогда, когда тебе удобно! — Я повышаю голос. Чувствую, что закипаю.
— Ну вот я официально заявляю: теперь ты самостоятельный во всем.
Я взрываюсь и кричу:
— Да? Тогда отдай мне ключи от бабушкиной квартиры, и я вообще съеду!
Вижу по лицу мамы: я самостоятельный не настолько. И это ее прокол.
— Ключей ты не получишь.
— Тогда я сам их найду!
Иду в прихожую, демонстративно громко хлопаю дверцами шкафчиков. Неаккуратно шарюсь на полках, мешающую мне мелочевку скидываю на пол.
— Ты что творишь? — возмущается мама, вылетая за мной следом.
— Сказал же, ключи ищу! Я от тебя съезжаю! Ты мне не указ!
— Ты не оборзел? Съезжалка не выросла!
— Куда ты дела ключи?
Мама хватает их с крючка на стене. Трясет рукой со связкой. Я тянусь за ней:
— Отдай!
Мама отступает на шаг:
— Ты не получишь их. И один ты жить не будешь.
— Дай сюда!
Мной овладевает бешенство, все вокруг как в тумане. Вся моя суть, весь мой мир сжался до единственной мысли: мне нужны ключи. Я должен их заполучить. Я готов на что угодно. И меня никто не остановит.
Мама прячет руку за спиной. Делает шаг назад. Она смотрит на меня с легким испугом — возможно, я сейчас выгляжу
— Достала! — ору я. — Меня тошнит от твоих приказов! Тупая психичка, хватит срывать на мне свои обострения! Ты мне не нужна, не нужна! Ты мне теперь никто!
И я бросаюсь на маму, пытаюсь вырвать ключи. Она сопротивляется, не отдает. В ярости я толкаю ее к стене, так сильно, что она ударяется и… охает. Замирает.
Я сразу понимаю: что-то не так. Тоже застываю напротив нее. Мама медленно поднимает руку, трогает затылок. Подносит руку к глазам, и я с ужасом вижу кровь на ладони. За головой мамы — железный крючок для одежды.
Внутренности ухнули вниз, словно я в падающем лифте. Становится ужасно, ужасно стыдно. Что… что я сделал? Я не из тех, кто может поднять руку на близких, я таких презираю. А теперь мама из-за меня поранилась, но ведь это произошло случайно…
Мама все еще смотрит на ладонь. Она в ступоре.
— Мам, у тебя кровь, — неуверенно говорю я, подступая ближе. — Надо промыть, надо посмотреть, что там… вызвать скорую… Мам, ты слышишь? Ты меня слышишь?
Мамин вид пугает меня сильнее, чем кровь. Она будто ушла в себя. Может… удар вышел слишком сильным и что-то повредилось в ее голове? Мысль вселяет в меня ужас.
— Мам, что с тобой? — все зову и зову я. — Ты меня слышишь? Я говорю, надо пойти смыть кровь!
Наконец она словно пробуждается. Идет в ванную, нащупывает ранку, протирает ее чистым полотенцем, смоченным водой, затем — спиртом. Я же растерянно топчусь на пороге ванной, не зная, что делать. Мне страшно и стыдно, и это все, что я чувствую.
— Мам, сильно там? — робко спрашиваю я.
Мама разворачивается ко мне. Она снова такая, как всегда: уверенная и сильная. Мама, с которой всегда все в порядке.
— Ничего страшного, просто царапина.
— Мам, прости меня, я не специально, я не хотел… — чуть не плача, твержу я.
Она кивает:
— Я знаю. Это случайно. Я не сержусь.
Накатывает облегчение, и я малодушно убегаю в свою комнату. Мне тяжело сейчас смотреть на маму. Тему с переездом я решаю какое-то время не затрагивать.
* * *
На следующее утро — в воскресенье — меня будят вкусный запах выпечки и голоса, раздающиеся из кухни. Встав, сонно бреду туда и вижу маму в компании… Хмуря. Они бодрые и веселые, что-то пекут.
— О, Ясик! — Мама иногда в порыве нежности зовет меня так, но я этого не выношу. Особенно когда это звучит при других. — Мы оладушки печем! Сейчас будем завтракать.
Я мрачно смотрю на них. Во мне снова поднимается злость на маму.
Чего это она со мной сюсюкает? Наверное, специально: мстит за вчерашнее. И всю это блевотную сцену устроила только для того, чтобы меня позлить и лишний раз показать, какой Хмарин идеальный, а я — полное ничтожество. Но глубоко внутри зарождается другая мысль: она это не для меня. И вообще ее жизнь уже давно не вращается вокруг меня одного. Не удивлюсь, если она вообще все утро обо мне не думала, а только радостно пекла оладушки со своим Хмариным.