Лисичка
Шрифт:
– Привет.
А неплохое бы начало разговора получилось, с молотком по голове. Но шанс упущен.
– Эй, привет, говорю.
– Что ты насвистела Гарику? В своих мечтах он уже рукопожимается с Трансрёмером и пилит луки в сортире Стокгольмского университета.
– Да Трансрёмер не проблема как раз. Я правильно понимаю, что ты не рад меня видеть?
– А ты и правда психолог. Наверное, хороший.
– Не жалуются. Если хочешь, могу тебя проконсультировать.
– Да, хочу.
– Когда? Где?
– Здесь и сейчас, - начинаю сразу
– Женись на ней, и всё пройдёт, - как ни в чём не бывало срезает меня Карина.
– Я знала, что с тобой скучно не будет.
– Как у тебя всё просто.
– А у тебя нет. Три дня на телефон не отвечал. Почему?
– На даче был.
– Бегаешь от меня?
– Что?
– началось. Примкнуть штыки.
– Бегаешь. Трус.
– Бегаю. Но я не трус. Мне показалось, что ты пьяная была. И я думал, что ты уедешь уже, квартиру продав. И мы будем считать, что этого разговора не было.
– Думать и считать - не самые сильные твои стороны, ковбой.
Я же ей сейчас по морде дам. То есть по лицу. Вот по этому милому трогательному личику прямо с правой заряжу. Вот прямо в эту смелую игривую улыбочку, и чтоб зубы горохом по асфальту. Ровные белоснежные зубы. Губки маленькие и аккуратные. Носик с аккуратно закрашенными веснушками. Девочки думают, что мы не видим, а всё видно. Зачем вообще закрашивать веснушки, веснушки - это же круто. У меня их нет, и я страдаю. Не закрашивай веснушки, Карина.
– Как скажешь, дорогой.
Я это сказал вслух, про веснушки. Шандец.
– Может, пойдём? Все зашли уже. Билеты у тебя?
У меня билеты, у меня. Пойдём, перед смертью не надышишься. В конце концов, чего это я стесняюсь - со мной не просто тёлочка, а иностранная журналистка. Я её в "Пропке" подцепил, как и полагается. Выкусите, хипстеры - вам такого не светит. Кажется, я начинаю понимать, что значит быть Гариком - давать людям то, что они хотят от тебя получить. Не усложняя. Хватит усложнять, действительно.
Как же о ней много лишнего говорят!
Каждый сказать имеет, как будто ему неймётся.
С каждого всхлипа кормятся тысячи поварят,
Счетоводов любви, мастеров зажиранья эмоций.
Вот она, кстати, ползет.
Счетовод.
Все не только зашли, но уже и расселись. Свет выключили, ни черта не видно, где там этот грёбаный четвёртый ряд. Однако ж в рабочий день полный зал собрать не удалось - два последних ряда пусты. Забираемся на последний ряд - отвращение от полоскинской недопоэзии обратно пропорционально квадрату расстояния до Полоскиной. Самой звезды на сцене пока нет, но музыканты уже расселись. За перкуссией замечаю предателя Никритина и тяжело вздыхаю. Ну что ж, хана тебе в центральной прессе, предатель Никритин. С другой стороны, почему сразу хана - может, деньги человеку нужны. Я и не такой хернёй за деньги занимаюсь. Я за деньги на этот концерт пришёл, например. Нет, не
– Знаешь, почитала я эту Веронику, - Карина устраивается поудобней, игриво посматривая на меня.
– Прими мои соболезнования.
– Ну ладно тебе, не так плохо же.
– Кому и кобыла невеста.
– Ты просто завидуешь, что на сцене она, а не ты.
– Бывал и я на сценах, ничего особенного.
– Но сейчас там она. А ты завидуешь и злишься.
– Я ждал от тебя большего, - вздыхаю и отворачиваюсь.
– Просто тексты у неё барахло, и всё. А стоять на сцене не так прикольно, как кажется.
– Ой какой циничный, уставший от жизни журналюга, - Карина улыбается, и под аплодисменты выходит Вероника Полоскина, довольная и пафосная. На ней чёрная безразмерная хламида и джинсы, что убивает нафиг и так довольно условную сексуальность. Поэзии чистый родник будет. Она рада нас всех видеть, и как здорово, что мы пришли. Давайте начнём. Помоги мне, Господи. Начали с хита, по сюжету которого объект вожделения должен был различными способами коммуницировать с лирической героиней. А в случае ухода искать пути и не воротиться. Способы предлагались как вполне обыденные, вроде вязи осмысленной, так и совершенно экзотические, вроде "шелестью рисовой".
Шелестью рисовой, ага. Прямо так и сказала. Косматый облак надо мной кочует, всё кочует и кочует. Господи, Иисус Иосифович, вот ты меня оставил, отвернулся от меня, а я тут претерпеваю муки. Не совсем, конечно, во твоё имя, но, может, мне это всё-таки зачтётся куда-нибудь, а?
Девочка, стой. Привет, я хочу с тобой отношений.
Да, отношений. И чтоб говорить о них.
Ты, только ты будешь моею жертвой, моей мишенью.
А путешествие кончилось, дальше поедем вниз.
И закатай губу.
Бу.
Дальше - только круче. Карина слушает вроде как с интересом даже, а я уже смотрю в потолок. Выше моих сил. Вероника то и дело влюбляется до гроба - то в родинки, похожие на пробу, то в миндальную форму глаз, то в руки, слепленные точёно. Да, прямо так и сказала про руки. Что бы это ни значило. Имена нарочито экзотические, в текстах проскакивают английские словечки. Это прямо не поэтический концерт, а брифинг копирайтеров с выступлением на тему повышения уникальности контента. Эмалевый взор, например, как раз что-то такое. Или вытрясть. Это ж копирайтинг, как я раньше не догадывался.
Неприлично без сменной обуви лезть в помойку чужой души (ахаха, как я резво начал, но нет), однако ж какой хлам возносится порой на пьедестал. Коллективное бессознательное уже давно гораздо больше бессознательное, чем коллективное. Лишний раз в том убеждаюсь. Хотя не стоит отказывать пролетариям духа в их скромных радостях - они хотят выглядеть лучше, они хотят, чтоб другие о них думали хорошо. И изобретают себе культурный досуг в меру своих скромных интеллектуальных способностей и потребностей. А могли б ведь и ножичком пырнуть.