Листопад
Шрифт:
– Ах, Сява...
– Да, конспиратор был твой поп знатный. Нашел я всех его мальчиков. Запутался поп в своих связях. В общем, я тебе подробности не буду описывать. Но суть в том, что пристрелил его из ревности некий Сеня Гладкий. Сегодня я его возьму.
– Спасибо, - машинально сказал Ковалев, пытаясь осознать новость.
Парфенов засмеялся.
– Не знаю за что. Этот Гладкий участвовал в налете на магазин Караваева и еще много за ним подвигов. Если хочешь, приходи сегодня вечером на допрос,
– Если вы не против, Валерий Иваныч, я бы завтра заскочил.
– Сегодня, Коленька, сегодня. Завтра я его уже шлепну.
– Куда спешите, Валерий Иваныч?
– А зачем он нужен, Коленька? Вор, налетчик, мужеложец. Опять же, попа нужного ухлопал.
– Я бы поспрошал его, Валерий Иваныч.
– Не теряй время, Коленька. Поверь старику, по твоей части здесь ничего нет... Кстати, спасибо тебе за помощь, за Резуху.
– Не сильно мешал?
– Я бы даже сказал, помог. Я его послал в одну малину с мелким поручением. Хорошо роль отыграл.
– Хорошо говорите?
– Ну, раз не убили, значит, хорошо.
– Роли играть он мастер, - улыбнулся чему-то своему Ковалев.
– А я тут было подумал, что он совсем уж идиот.
– Он, может быть, в чем-то и идиот, в отношениях с бабами, например, но в остальном...
– Уже знаете?
– Мне поручик по секрету ту забавную историю рассказал. Но я больше никому, Коленька.
– Скотина! Я ему устрою, паразиту! Если в управлении все узнают, доведут парня до самоубийства.
– Вот это верно, Коленька. Уж не знаю, зачем ты за ним следил, это ваши шпионские дела, я в них не лезу, но бумажку ту филерскую ты порви. Резуха твой маленько дурачок, но жалко парня, польза от него есть.
Через две минуты Ковалев уже устраивал страшный разнос Козлову.
– Болтливая баба! Язык до колен, только и можешь сплетни распускать, контр-р-разведчик хренов! Мальчишка сопливый! Под трибунал пойдешь! Кому ты еще разгласил служебную тайну?!
Бледный Козлов отрицательно закрутил головой:
– Больше никому, Николай Палыч. Просто Парфенов, ну он же работал с Резухой, а я ротмистра случайно встретил...
– Ну и болван! Зачем ты ему рассказал о филере?
– Я не говорил! Он, видно, сам догадался. Я так обернул, что вроде бы это я случайно знаю, про резухины увлечения. К тому же Парфенова нет в наших списках. Я имею в виду по мистеру Иксу - Лизуну.
– А он сам кому болтанет?! А если до Лизуна дойдет, что за офицерами управления следят?!
– Да нет, Парфенов - кремень. Я его предупредил, чтобы никому. А он сказал мне про Сяву, вот и все.
– Как?!
– бегающий по кабинету штабс-капитан даже остановился.
– Он сказал тебе, подчиненному, об этом раньше, чем мне, начальнику? Субординатор! Жандарм! Что у нас происходит? Бардак!
– Да это же не секретная информация, про Сяву.
– Ковалев выругался от досады.
– Что старый, что малый!
– он взялся за ручку двери.
– Не контора, а сборище недоумков!
И хлопнул дверью.
x x x
"Думаю о Резухе и мне представляется, что вся человеческая история суть история взаимоотношения двух полов. Все интриги, войны и революции, все открытия и подвиги. Елена прекрасная, война с Троей, рыцарские подвиги в честь прекрасных дам. Может быть, Ленину в юности девочки не давали?
Не знаю как раньше, но когда я учился, то у нас не было особых проблем. Футуристических кружков раскрепощения тела, как в Питере и Москве, правда, тоже не было, но задурить голову молоденькой барышне можно было без большого труда. Да и по желтому билету всегда можно было отовариться.
Я помню, с приятелем Борей Устюжаниновым промышляли. Он по этой части был дока. Сошелся с какой-то попадьей. Продергивал ее иногда, и меня потом с ней свел.
Попадья была старше нас с Борькой лет на двадцать. Видно, Боря с ней обо мне уже раньше договорился, что непременно приведет ей новенького, свежего мальчика. Сказал ей небось, что я девственник, чтобы распалить сорокалетнюю старушку. Но, надо сказать, попадья выглядела весьма недурно, была стройной. Как сказал Боря, "в соку".
Привел меня, чайку попили, хи-хи да ха-ха. А потом Боря, перемигнувшись не то с попадьей, не то со мной, улизнул под каким-то дурацким предлогом. Настолько дурацким, что мне даже стыдно стало.
Как только за ним захлопнулась дверь, попадья - даже не помню, как ее звали - пододвинулась ко мне и, положив пухленькую ручку мне на колено, сказала что-то жарко дохнув мне в лицо. Я, зная, что мне нужно, в принципе, делать, положил ей на грудь руку, ощутив большое и мягкое. Я делал все, что нужно и одновременно как бы наблюдал за собой со стороны. Я сам себе не верил. Я - и вдруг с почти сорокалетней женщиной! С попадьей. К которой меня специально для случки привел Устюжанинов. До этого я привык к молодым телам, высоким стоячим девичьим грудкам, которые так приятно оглаживать всей ладонью.
Груди попадьи были мягки и необъятны, а влагалище широким и скользким. Помню, я никак не мог закончить, а она все выкрикивала: "Давай! Давай! Еще!" И когда я наконец, пустил свою струю, она облапила мои ягодицы, прижала изо всех сил к себе, будто не желая выпускать...
– Ну как?
– спросил потом Борис.
– Дыра у нее больно здоровая, а так ничего, - сказал я, будущий учитель словесности, стараясь выглядеть многоопытным мужем, которому все нипочем.
Устюжанинов расхохотался.