Лита

Минчин Александр

Я рассматриваю Вику, ее колени, ноги, щиколотки скорее машинально. Она ничего не спрашивает и не делает никаких движений. Мы выпиваем по бокалу холодного шампанского. Почти замороженного. Неловкое молчание в четырех стенах. От неопределенности ситуации. Сигналы точного времени: десять. Она откусывает кусочек шоколада.

— Еще?

Она не понимает, и взгляд блуждающе останавливается в моих глазах.

— Шампанского?

— Три глотка. — Она выпивает, когда я наливаю,

и говорит: — Мне, наверное, пора…

Она ждет моей реакции, поэтому я никак не реагирую. Я не люблю быть предсказуемым.

— Я провожу тебя, Вика.

— Я сама, здесь рядом. У тебя есть мой домашний телефон? Впрочем, откуда. — Вдруг она улыбается. — А какой у тебя номер? Я могу знать?

Мы обмениваемся номерами.

— Ты также поднимешь трубку, когда я буду звонить?

Я смущенно улыбаюсь. Мы прощаемся у лифта, и я благодарю ее еще раз.

— За что? — спрашивает она и уплывает. Потом поворачивается. — В любое время, когда бы ты ни позвонил, — задумчиво говорит она, — я всегда буду свободна — для тебя.

Ее плечи сжимаются в удивлении. Как будто обладательница их не знает сама, что она говорит.

Я медленно склоняю голову. Вика одаривает меня прощальной улыбкой.

Телефон звонит опять, я опять не беру трубку.

В понедельник я завожу Адаму бутылку коньяка. Он на венерическом небе от счастья. Не верит, что это настоящий французский. Он его в жизни всего один раз видел и пробовал. Я предлагаю, чтобы он проверил его подлинность на приборном стеклышке.

Ему нравится двусмысленность моего «тонкого» юмора.

— Это же стоит безумных денег, где ты взял?

Вопрос денег — болезненный вопрос моего поколения (поколения семидесятых).

Он говорит, что за такой бесценный подарок должен провести мне второй курс лечения. От чего я вежливо отказываюсь. Я ценю еготонкий юмор. Прощаюсь, желательно «на всю жизнь», и выхожу из диспансера на свежий воздух.

Вечером, когда я готовлюсь к зачету, раздается звонок.

— Я достала билеты на международный кинофестиваль!

— Какое событие!

— Алеша, пожалуйста, я так хочу с тобой пойти на заграничное кино.

— Когда?

— У нас билеты на разные просмотры, в разные залы.

Я колеблюсь. Я не знаю, я ничего не хочу от нее принимать.

— Через сколько приключений ты прошла, чтобы их достать?

— Честное слово, ни через одно. Это Верин любовник получил, он оформлял им фестивальные афиши. Все фильмы очень хорошие: французские, итальянские, американские. Я знаю, как ты…

— Ты ничего не знаешь. Не говори эту фразу «я знаю»,

она раздражает.

— Хорошо, Алешенька, извини…

— Что происходит со следствием? Когда будет суд?

— Я… я не знаю, я не интересовалась, а следователь не звонил.

— Я понимаю, что интересовать это должно только меня. Тебе ж все до лампочки. Ты свое дело сделала. Кино важнее.

— Совсем нет. Я старалась для тебя. Хотела отвлечь от постоянных мыслей о…

— Не надо для меня стараться. Ты уже постаралась, что оба лечимся в венерологическом диспансере.

— Алеша… — Молчание повисло в трубке. Она прервала его: — Алеша, у тебя все в порядке?..

— Удивительно, что ты догадалась об этом спросить.

— Я не хотела тебя раздражать. Тебе не очень было больно?

— Мне было очень приятно. Мне никогда не было так приятно. А самое главное — ощущение, что это от «любимой».

— Ты совсем плохо думаешь обо мне?

— Да уж, хуже некуда.

— Алешенька, я тебя безумно люблю. Ты самый чистый, самый светлый среди них.

— Среди кого?

— Среди… людей, вот.

— Ты хотела сказать, среди мужчин?

— Среди всех — и мужчин, и женщин.

— Ты уже стала разбираться в мужчинах?

— Что ты, Алешенька, я ни в ком не разбираюсь. И моя безмозглость доставила тебе…

— Не доставляй. Хватит!

— Но меня такой родили…

Я невольно рассмеялся. Как верна поговорка — «и смех, и грех».

— Как ты все легко сбрасываешь со своих плечей. Это стрелочник виноват.

— Нет, моя мама, когда была молодая…

— Мне неинтересно слушать про твою маму.

— Хорошо, я не буду. А о чем тебе интересно?

Я не успел дать отрицательного ответа.

— А хочешь, я приеду и расскажу тебе только о том, что тебе интересно?

— А потом будут еще два следственных дела — об изнасилованиях.

— Я возьму… Извини, Алешенька, я забыла.

— Ты очень быстро все забываешь.

— Нет, я все помню.

— Почему ж ты мне говоришь неправду: что не помнишь, как ВСЁбыло?

— Ты о чем, Алешенька?

— О Красной Шапочке, которой Серый волк заправил…

— Не надо, милый. Я выключилась, я действительно ничего не помню.

— Ты же только что сказала, что всёпомнишь.

— Но как всё происходило, я не помню. Я была пьяна и…

— Я знаю подробности. Выпила, покурила, потанцевала, развлеклась с двумя мужиками — сорвалась…

— Не надо так больно, Алеша, я ни с кем не развлекалась. Меня… Я не хотела туда идти…