Литературные воспоминания

Анненков Павел Васильевич

Я здоров — это главное; работаю потихоньку — это не совсем хорошо;

гуляю в ожидании охоты; вижусь с некоими соседями. Объясняемся с мужиками, которые изъявили мне свое благоволение: мои уступки доходят почти до

подлости. Но вы знаете сами (и, вероятно, в деревне узнаете еще лучше), что за

птица русский мужик: надеяться на него в деле выкупа — безумие. Они даже на

оброк не переходят, чтобы, во-1-х, не «обвязаться», во-2-х, не лишить себя

возможности прескверно справлять

трехдневную барщину. Всякие доводы теперь

бессильны. Вы им сто раз докажете, что на барщине они теряют сто на сто; они

вам все-таки ответят, что «несогласны, мол». Оброчные даже завидуют

барщинным, что вот им вышла льгота, а нам — нет. К счастью, здесь в Спасском

мужики с прошлого года на оброке.

Я видел Фета и даже был у него. Он приобрел себе за фабулозную сумму в

70 верстах отсюда 200 десятин голой, безлесной, безводной земли с небольшим

домом, который виднеется кругом на 5 верст и возле которого он вырыл пруд, который ушел, и посадил березки, которые не принялись... Не знаю, как он

выдержит эту жизнь (точно в пирог себя запек), и, главное, как его жена не сойдет

с ума от тоски. Малый он, по-прежнему, превосходный, милый, забавный — и, по-своему, весьма умный.

327

В этой же деревне совершилось неприятное событие... Я окончательно

рассорился с Л. Н. Толстым (дело, entre nous, между нами (франц.), на волоске

висело от дуэли... и теперь еще этот волосок не порвался). Виноват был я, но

взрыв был, говоря ученым языком, обусловлен нашей давнишней неприязнью и

антипатией наших обеих натур. Я чувствовал, что он меня ненавидел, и не

понимал, почему он—нет-нет и возвратится ко мне. Я должен был, по-прежнему, держаться в отдалении, попробовал сойтись — и чуть было не сошелся с ним на

барьере [426]. И я его не любил никогда,— к чему же было давным-давно не

понять все это?..

Я постараюсь вам переслать первую (переписанную) половину моего

романа. Разумеется, вы должны мне сказать всю правду. Но сперва напишите

мне... Помнится, из Симбирска в Орел, то есть в Мценск, почта шла чуть не

полтора года. Авось в нынешнее время, когда и т. д., произойдет улучшение.

Передайте мой самый задушевный поклон вашей жене. Говорят, москвичи

ее на руках носили. В этом нет ничего удивительного, но это меня радует тем не

менее.

Не забудьте, что будущей весной я у вас крещу сына Ивана. Ну, прощайте, милый мой. Жду ответа от вас и дружески, крепко жму вам руку. Ваш И. Т.».

Для понимания этого письма необходимо вспомнить, что оно написано

тогда, когда «Положение о крестьянах» еще не знало «обязательного выкупа»

наделов и требовало предварительного переведения

земледельцев на оброк, а

потом уже допускало сделки с ними. Вот этого двойного соглашения и трудно

было добиться у обеих сторон, владетельской и крестьянской, так что обе пришли

к убеждению, что и освобождение крестьян есть война, а не мир. Имение

Тургенева принадлежало еще к счастливым по отношению к освобождению.

Управляющий им, дядя И. С. Тургенева, упоминаемый в записках г-жи Житовой о

семье Тургеневых, Николай Николаевич Тургенев, был опытный хозяин.

Покамест помещик увещевал бывших своих подчиненных, он отмежевал во всех

имениях своего доверителя крестьянские наделы согласно «уставным грамотам»

и тем приготовил их переход на оброк и на выкуп. Последний и состоялся почти

вслед за тем. Иван Сергеевич мог гордиться, что он был один из первых

рассчитавшихся окончательно с крестьянами, кроме благодеяний и услуг, на

которые он был щедр и которые всегда оказывал и потом своим ех-крепостным.

Впоследствии отношения между владельцем села Спасского и его

управителем значительно спутались. Трудно сказать, не имея под рукой

документов, кто был из них прав. Послухам и ходячим толкам, управляющий Н.

Н. Тургенев будто бы воспользовался безденежным векселем в 50 000, данным

ему владельцем с целью обеспечения его на случай преждевременной смерти И.

С. Тургенева, и представил вексель ко взысканию при жизни племянника, будучи

еще даже управляющим всеми его имениями. Неизбежным следствием того

являлась или продажа части этого имения, или того добра, какое в нем

находилось. Иван Сергеевич искал занять такую сумму и, не успев в том, принужден был продать великолепную виллу, построенную им в Бадене,

328

московскому банкиру Ахенбаху и, таким образом, расквитался с фиктивным

своим долгом.

Но все это только слухи; переходим опять к фактам. В сентябре 1861 года

Тургенев покинул Спасское и явился в Петербург, а в начале октября находим его

опять в Париже, откуда он и послал следующее письмо. В нем он уведомляет о

получении моего отчета о романе «Отцы и дети», много занимавшем его, как

увидим, все лето в Спасском [427], а также продолжает рассказ о своей истории с

Л. Н. Толстым.

«Париж, 1 (13) октября 1861. Rue de Rivoli, 210.

Любезнейший П. В., примите от меня искреннюю благодарность за ваше

письмо, в котором высказывается мнение о моей повести. Оно меня очень

порадовало, тем более что доверие к собственному труду было сильно потрясено