Ливонское зерцало

Зайцев Сергей Михайлович

Человек, посланный в Литуанию, оказался даже смышлёнее и удачливее, нежели полагал барон, поскольку человек тот не только присмотрелся и прислушался, но даже выпросил у старика Фридриха медальон с портретом Николауса и сделал это под удачно придуманным предлогом — хочет-де Николаус подарить медальон Ангелике.

Вернувшись в Радбург и передав барону медальон, посланец о посещении дома Смалланов всё обстоятельно рассказал. И что обоз был отправлен, подтвердил, а с обозом выехал Николаус, который давно хотел погостить в Радбурге, и послания от немецких купцов он повёз для Аттендорна и Фюрстенберга. Всё было так, как рассказывал

и сам Николаус. За исключением одной мелочи... Сопровождающие Николауса слуги не вернулись. Может, грабители на них напали? или оставил Николаус слуг при себе? — спрашивал старый Фридрих.

«Вот и ещё мелочь», — хмурился Аттендорн.

Потом долго рассматривал он медальон. Николаус, да, именно Николаус, который гостил сейчас в замке и которого барон уже хорошо знал, взирал на него с портрета. Спокойный и красивый.

Так, даже медальон не развеял сомнений Ульриха фон Аттендорна. Всё приглядывался Ульрих к Николаусу, всё прислушивался к его речам. Но в отношениях с ним был неизменно любезен, предупредителен. Следил за жестами Николауса — не выдаст ли чем себя? Временами себе задавал вопросы: что он хочет в Николаусе, в поведении его найти? доказательство того, что Николаус — не Николаус? а кто же тогда? соглядатай московский?.. Эта мысль казалась барону совершенно безумной. И он гнал эту мысль от себя.

Прогнать, однако, не мог. Мысль навязчиво возвращалась.

Как-то старый Аттендорн поделился сомнениями с Юнкером:

— То, что Николаус так ловко управляется с мечом, меня скорее настораживает, чем радует. Откуда это умение у купца?

У рыцаря Юнкера, человека бдительного и даже подозрительного, похоже, тоже имелись некие сомнения.

— Хотите, чтобы я проверил его?

— Как?

— Можно подослать к нему двоих, умеющих управляться с клинком.

Поразмыслив, барон от предложения Юнкера отказался:

— Не нужно. Лучше последим за ним в четыре глаза... А, пожалуй, и в шесть: я велю Хинрику, чтобы Николауса из виду не упускал.

Глава 44

Кто знает тайну, пусть её не выдаёт

иколаус и Ангелика теперь встречались чаще. Не полагаясь более на случай, который мог свести их, а мог и, напротив, самым досадным и обидным образом развести, они загодя уславливались о встречах. Если же по каким-то причинам заранее договориться не могли, им помогала в этом деле верная, добрая и сметливая служанка Мартина. Памятью она отличалась отменной и любое, даже очень длинное, послание могла запомнить дословно. Но дабы запоминать ей было полегче, Николаус и Ангелика складывали послания свои в стихах. К примеру, Ангелика посылала Николаусу, любимому своему, такие незатейливые слова:

Утро настанет воскресное, И взвеселится народ, Выйдет из церкви с песнями. Встретимся мы у ворот.

Мартина, постучавшись в дверь к Николаусу, входила в покои и зачитывала эти стихи. Николаус, задержав её на несколько минут, складывал

стихи ответные. Мартина ловила их на лету, затем спешила, бежала по коридорам и лестницам, стуча по каменным плитам деревянными башмаками, и уж скоро зачитывала Ангелике:

Как дождаться утра воскресного? Мне опутали сердце тоски лианы. Не найду себе, милая, места, если Мы не встретимся тотчас у Медианы...

Поразмыслив, Ангелика складывала новые стихи. И бежала обратно быстроногая Мартина, твердила полушёпотом слова, чтобы не забыть. Звонко стучали по камню её деревянные башмаки. Всё передавала Николаусу служанка в точности:

Дневные стихнут голоса и песни, И с сердца нежного спадут лианы, — Пусть лишь заденет серебристый месяц Церковный шпиль в Пылау.

Однажды Ангелика, улучив минутку, когда они остались со служанкой вдвоём, спросила:

— Скажи мне, Мартина... ты девственница?

Очень удивлена была служанка этим вопросом, не ожидала такого:

— Не возьму я в толк, добрая фрейлейн Ангелика, почему вы об этом спрашиваете?

— Всё-таки ответь, — была настойчива юная госпожа.

Помедлила с ответом Мартина, но призналась:

— Нет, я уже давно не девственница, госпожа.

— Кто он? Я его знаю? — всё допытывалась Ангелика.

Уж об этом, как видно, совсем не хотела говорить Мартина. Она молчала, делая вид, что вопросов не услышала.

Но не унималась Ангелика:

— Я знаю его, скажи? Кто он?

Спрятала Мартина лицо, как-то обречённо опустила плечи:

— Простите, но этого я вам не скажу, госпожа. Можете хоть отправить меня на конюшню...

— Ах, Мартина!.. — отпрянула от неё Ангелика. — Ну как ты можешь это говорить! Разве такое было, чтобы я отправляла кого-нибудь на конюшню?

Служанка молчала, словно проглотила язык.

Ну, хорошо, — согласилась Ангелика, — не хочешь говорить, кто он, не говори. Тогда расскажи, как это было.

Мартина пожала плечами:

— Зачем вам это нужно, фрейлейн Ангелика?

— Так много хочется знать. А об этом в книгах не пишут.

— Ладно, расскажу, — уступила Мартина. — Вижу, вы задумали что-то. Но это не моего ума дело... Я купалась.

— Купалась?

— Да, в ручье. В том месте, где его особенно тесно обступают ивы и где можно укрыться от чужих глаз.

— Ты была одна, что ли?

— Нет, я с подругами была. Они из деревни. Мы знаем друг друга с. детства. Но подругам нужно было идти, и они не стали меня ждать. И я собиралась вслед за ними уходить, вышла из воды.

— Как они могли оставить тебя одну? — посочувствовала Ангелика. — Как они...

— Он налетел на меня, как ветер, — перебила её Мартина. — Я хотела закричать, но не смогла, ибо он зажал мне рот. И я молчала, а он говорил, говорил... Он говорил, что я женщина, что я — почва, ждущая семени, что быть почвой, ждущей семени, мне предназначено природой. Он опрокинул меня на траву... на песок... я не помню...