Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
Он думал: «Они все правы, но ведь я тоже прав?.. Может быть, я не прав?.. Иван Андреевич признал мою правоту. И другие могли бы понять. Но им поручено настоящее — и они обязаны все делать для настоящего и не имеют права отнимать у настоящего ни копейки для будущего. И вообще — настоящее интереснее… А мое дело — для будущего… Служить будущему… Поэтому я должен… — Он сидел на кровати, опустив голову, и думал, покачиваясь от усталости. — Поэтому я должен… Я должен…»
А друг Алиев делил кровать с Васей и все чувства и мысли — тоже пополам, и Вася знал о себе, что он «снимает копии» со всех движений Алиева. Поэтому Алиев проснулся и, ни о чем не спросив,
— Вася! Если ты хочешь с народом жить, ты брось кембрий!..
И Вася сразу додумал свою мысль: «Поэтому я должен обратиться в штаб, откуда руководят настоящим, думая о будущем».
На тумбе у изголовья кровати лежали тетради, чужие. Алиев оставил ему свои записи лекций. Алиев это делал каждый день. Когда Алиев уснул, Вася в огромном возбуждении нагнулся над тумбой, над алиевскими тетрадями, положив на них чистую тетрадь, стоя на каменном полу босой, и написал письмо в ЦК партии при тусклом свете потолочной лампы.
Тетради не хватило, он взял другую, опять не обратив внимания на алиевские записи лекций, тщетно напоминавшие о том, что Зырянов — студент. Ближе к двум часам ночи он все же увидел их, когда кончился запас чистых тетрадей. В алиевских тетрадях не оставалось тоже ни одного чистого листка. Василий с сожалением закончил письмо. Он мог бы продолжить его еще на много тетрадей… А закончить можно было давно.
Он долго умывался. Вынул учебники из тумбы и сел к столу. Началась работа воли: работа на работу — как самоиндукция в динамо-машине. Труд обладал животворящей способностью наращивать силы в человеке, и вот уже мышцы перестали ныть, «перебитые кости», по-видимому, срослись и понесли тело. Василий выпрямился. К четырем часам утра он заработал вполне удовлетворяющую, законченную усталость и новую уверенность в своей способности воспрять из мертвых и добиться цели. И сон вошел в него, как пуля, и он канул в сон без дна. В бездонном сне в эту ночь прорастут семена новых наступательных планов на завтра.
На первом этаже Наркомтяжпрома больше нечего было делать: там он уже обследовал все близкородственные организации. Василий поднялся на третий этаж и принялся за разведку этого напластования. Ему, как всегда, везло: он наткнулся на стекловидную черную плитку с золотыми вкраплениями в виде надписи: «Главзолото». Он толкнул дверь.
Девушка, весьма изящно подготовленная людьми и самой природой для секретарской службы в Главзолоте, с сомнением скользнула взглядом по худому лицу и всем остальным признакам общественной маломощности посетителя.
— Вы к кому?.. Как доложить начальнику? Какое у вас дело?
— Новые золотоносные территории.
— Где?
— В Якутии.
— Вы от организации?
— Нет. От себя.
— Я доложу. Вам, вероятно, придется обождать.
— В таком случае я предпочту зайти в другой раз.
Но он, конечно, предпочел бы дождаться среди этих лоснящихся дубовых панелей и огромных окон. Отсюда управлялось самое богатое в мире золотопромышленное предприятие. У него имелось, наверно, не восемь миллионов на разведку. Василий решил: у него надо взять полтора миллиона.
— Войдите, — сказала девушка.
Он пошел быстро по ковровой дорожке вдоль длинного стола под огромным потолком (прямо церковь, подумал) и увидел вдалеке человека, который мог вызвать помощника после пяти минут разговора и просто сказать: «Дайте Зырянову полтора миллиона». Пять минут удачного разговора. Человек среднего роста сидел один, видимо не очень перегруженный.
— Я
— Я нашел в Якутии нечто более драгоценное, чем золото: нефть. Но там же имеется и золото. Главнефть не имеет денег для Якутии. Вы можете сделать выгодную комплексную экспедицию на золото, олово и нефть.
Начальник нажал кнопку.
— Мы не будем заниматься нефтью. Кто-нибудь ждет? — спросил у вошедшей девицы. Он же знал, что никто не ждет.
Кровь бросилась в лицо Василию.
— Вы один можете разведать эту нефть. Следовательно, это ваш партийный долг.
Начальник взглянул на него и ничего не сказал…
Стеклянные двери-ворота Делового двора закрылись за спиной человека, почти дрожащего от стыда и гнева на себя. Он остановился на гранитном широком пороге площади Ногина — просторной, очень деловой и не заинтересованной в Зырянове. «Какая глупость — сказать начальнику Главзолота, что в Якутии есть золото! Это все, что ты мог ляпнуть? За полтора миллиона стоило придумать что-нибудь умнее для начала разговора — одно меткое, решающее слово, чтобы получить пять минут у миллионера. Но я не умею хитрить. Я не дипломат — я с тяжелого Севера. Я веду стрежнем тяжелый плот в холодной реке — только стрежнем через пороги, а никак не обходом».
Холодная булыжная площадь, всегда малолюдная, непрерывно торопилась трамваями, перебивала сама себя громозвонкими стрежнями во всех направлениях: вокруг делового здания Наркомтяжпрома; вверх по бульвару, мимо серого простого и внушительного дома ЦК партии; вовнутрь Китай-города по Варварке к Кремлю; вниз к Яузе в одну сторону, к Москве-реке — в другую. Василий не замечал ни малолюдья, ни трезвона. Вверху, на пригорке, слева стоял серый дом. Очень хороший тон серого, отличная облицовка. Василий смотрел на хорошо облицованный дом ЦК и шел к нему через порожистую площадь, сбивая носки и каблуки на выперших булыгах, не отрывая глаз от серой облицовки. Поднялся на пригорок и так же медленно прошелся. Несколько золотых больших букв прибиты прямо на темно-сером камне. Мы находим битуминозный известняк такого темно-серого тона — и знаем: его пропитала жидкая нефть когда-то и улетучилась, оставив в камне сухое вещество битума…
Василий вспомнил опыты по исследованию накопления влаги в почвах и, обрадованный, пробормотал:
— Природа не так легко отдает то, что она принимает!..
На курсах землеустроителей в Усть-Сысольске он увлекался этими опытами. Что, если применить лабораторную технику этих агрономических опытов к битуминозным доломитам?
Геохимические условия в породах веками не поддаются разрушению. И нефть могла сохраниться жидкой в кембрии, под перекрытием миллиарда годовых осаждений, наслоений, напластований — силура, девона, карбона, перми, триаса, юры, мела, третичного и четвертичного периодов?.. А все-таки неизвестно, сохранилась ли она. Василий неотрывно смотрел на темно-серое здание.
Милиционер вежливо козырнул ему:
— Вам нужно в ЦК или вы ждете?
— Одну минуту, товарищ! — Он должен был додумать. — Как длительно шел процесс выветривания этой нефти?
— Виноват? — Милиционер еще раз козырнул.
Василий спохватился, что додумывать не надо вслух, но объясняться было бы еще нелепей, и он сказал милиционеру:
— Миллионы лет, товарищ. Я это прослежу на опыте! И тогда пойду в ЦК.
Он сделал прощальный жест и вошел в вагон, еле поднимавшийся на Ильинскую горку. В то время возле ЦК проходил трамвай, обе линии, вниз и вверх по этой стороне бульвара.